Михаил Сегал - Почерк

Он рассказывал еще, и она представляла комнату на маяке, которую никогда не видела. Это было похоже на то, как сам почтальон представлял незнакомую женщину по почерку. Ее каменное внимание сменялось улыбкой, и в этом было столько достоинства, что она переставала казаться некрасивой.

Она представляла себе кровать смотрителя, окно, в которое всегда видно только море, представляла чашки, тумбочки со стопками писем и подчеркнутые красным карандашом строки, как границы, за которые человек сам себе запретил заступать.

– Я не виновата, – сказала женщина, – ведь если он хотя бы раз ответил, что мои письма в тягость, я тут же перестала бы писать.

Потом подумала, словно хотела добавить что-то важное, и повторила:

– Не виновата.

Они стояли у кованых решеток, зеленая вода медленно двигалась внизу.

– Вы знаете, наверное, я и полюбила его потому, что увидела, насколько он не похож на остальных людей. Что же теперь удивляться. Так могло случиться. Я, конечно, должна перестать писать. Но знаете, как бы он ни тяготился мной, если через десять лет вдруг перестанет получать письма, то сойдет с ума. Я не могу поступить с ним жестоко. Я напишу очень хорошее прощальное письмо.

– Но ведь он и его не прочитает!

– Прочитает, – сказала она.

Почтальон уехал. Они договорились, что письмо должно прийти по почте. Конечно, быстрее было передать из рук в руки, но он наотрез отказался. Все, что касалось почтовых правил, было для него принципиально. Поезд пересек реку и уже через минуту выехал к морю. В этом городе тоже было море: спокойное, теплое. Почтальон понимал города, стоящие около моря, лицом к лицу со стихией, понимал и те, что находились глубоко в центре материка, где текут реки. Это был совсем другой мир, защищенный, неторопливый, с зелеными травами над зеленой водой, никуда не движущийся и этим прекрасный. Но он не мог понять те города, где были и река, и море. Особенно если вблизи, в каком-нибудь километре друг от друга. Это не укладывалось в голове, настолько эти миры были противоположны. Как если бы один и тот же человек был одновременно и старым, и молодым, и мужчиной, и женщиной, и вменяемым, и сумасшедшим. Поезд уносил его все дальше.

Женщина вернулась к себе, улыбнулась матери, погладила ее по голове. Потом взяла листок бумаги и перо. Она была очень умной женщиной и нашла единственно верное решение в сложившейся ситуации.

«Мой милый Александр. Я пишу Ваше имя в конце, потому что это и вправду конец. И в надежде, что Вы дочитаете мое письмо до конца, то есть до начала. Я представляю себе Ваш взгляд, скользящий вверх, и мне это приятно представлять, потому что я вижу Ваши глаза. Вы теперь вздохнете спокойно, потому что никогда больше не услышите известий обо мне. Я хочу, чтобы Вы знали, что я очень рада тому, как прошла моя жизнь, рада нашей встрече, тогда, много лет назад на вокзале, когда Вы подсказали мне, как найти нужную платформу. Без Вас я бы опоздала на поезд. Это счастье, что я узнала о Вашем существовании. Берегите себя на своем маяке. Если Вы когда-нибудь вспомните меня, пожалуйста, не забудьте, как сильно я Вас любила. Прощайте».

Она несколько раз перечитала письмо, взяла другой листок и переписала строки в обратной последовательности. Потом пошла на почту и стала тщательно выбирать марку. Ей, как всегда, хотелось чего-то нежного, говорящего о любви и желании увидеть весь мир вместе. Но подумав, она купила конверт с простой маркой. Выйдя на улицу, постояла, посмотрела вокруг. Стало вдруг страшно от мысли, что это письмо – последнее, что она сейчас заклеит его, как будто закроет крышку гроба и похоронит все разом: свою жизнь, любовь, память. Она сорвала лепесток с цветка и положила внутрь конверта. Вернувшись домой, поцеловала мать и, мельком увидев себя в зеркале, поняла, что стала очень на нее похожей. Не только чертами лица, как раньше, а просто похожей, как будто они были одного возраста.

– Холодно, моя дорогая, – сказала мать.

Женщина достала из комода шкатулку, а оттуда – двести сорок квитанций о получении писем. С их помощью она разожгла огонь, занялись дрова, и потом был долгий теплый вечер, который у них никто не мог отнять.

Почтальон вернулся в деревню и ждал. Конечно, он жил и работал, играл с детьми, чинил дом. Но на самом деле не мог думать ни о чем другом, кроме как о письме. Не зная, куда себя деть, он усовершенствовал оборудование на почте. Переставил мебель, обновил чернильницы, сделал удобные лотки для писчей бумаги. Но и это не отвлекало его, да и люди заходили редко. Зимой все переставали писать друг другу. Замирала природа, не было новостей. Дорога к морю при взгляде из окна казалась теперь в два раза длиннее и в два раза холоднее. И вот письмо пришло.