Ирина Муравьева - Вечеринка (сборник)

– Какая?

– Ты сам все поймешь. Но доктор сказал, что ее нам спасут…

И мама заплакала.

Вот клиника. Двери. Вот лифт. К лифту очередь. Но втиснулись все. Вот комната для ожидания. Мама. И Петька с компьютером. Увидев его, они сразу вскочили.

– А где Адриана?

– В уборной. Ей плохо.

– Когда они начали? Что оперируют?

– Там нужно убрать гематому. Она ведь упала… когда это сделала…

– Когда она сделала что?

Жена вошла в комнату. Она была в джинсах. Живот выступает. В лице то же самое, что у него во всем его теле, – панический страх.

– Как ты долетел?

– Долетел, слава Богу. Когда они кончат?

– Они только начали. Часа полтора. Там же ведь гематома.

– Мне мама сказала. Как это случилось?

– Сейчас объясню. А кофе ты хочешь? Вот кофе. Налей папе, Петя.

– Не надо. Я выпью воды. Петька, сядь. Ты сам-то хоть ел? Возьми десять долларов. Тут есть столовая…

– Нет, папа, не надо, я ел. Мы с бабушкой ели.

– Она вскрыла вены. Не вскрыла, порезала. Мне тут объяснили, что дети так делают. – Глаза ее остановились. – Но чаще бывает, что им не тринадцать, как ей, а постарше…

– Неважно! У вас был скандал?

– Сережа! – Мама схватила его за руку. – Тут нет никого виноватого. Мы ужинали: Петька, я, Адриана. И Одри, конечно. Она рассердилась на что-то… Ей-богу, я даже не знаю, на что…

– На то, что стояла бутылка с вином, – сказал глухо сын.

– Она разлила всю бутылку, и я ей велела идти в свою комнату…

Адриана говорила без всякого выражения, с теми же остановившимися глазами.

– Она убежала. И я пошла сразу за ней. Она была зла на меня, очень плакала. Тогда я ушла и легла.

– Я тоже осталась у вас ночевать. Мы с Петей убрали посуду. – У мамы дрожала рука, на которой болтался браслет со словами «I love you» (остался от Тома!). – Он что-то еще почитал, я заснула. В твоем кабинете заснула, как мертвая…

– В четыре я вызвала «Скорую». Пошла покурить на крыльцо и увидела, что свет в ее комнате так и горит. Она часто ночью не спит, ты же знаешь…

Сергею до ярости вдруг захотелось во всем обвинить Адриану, во всем. С ее этим тихим безжизненным голосом.

– А ты не могла ее раньше проверить? – спросил он, темнея лицом и всей шеей.

– Откуда я знала?

В конце концов, понял он, что было ночью. Разрезала вены на левой руке. Не сильно, на самой поверхности кожи, но кровь моментально пошла, и от вида полившейся крови она и упала. Скорее всего, без сознания.

– Упала и стукнулась о сундучок, – сказала ему Адриана. – Ты знаешь, там есть сундучок у нее…

– Я знаю, – кивнул он. – Ударилась сильно?

– Да вроде не очень. Но вот, гематома… Ее надо срочно убрать, а иначе…

Прошел еще час. Они ждали. Потом отправили маму и Петьку поесть.

– Да я и куска не могу проглотить. – У мамы опять задрожала рука.

– Пусть Петя поест. Ты его отведи.

– Я что? Пятилетний? Могу сам дойти.

– Пойди вместе с бабушкой. Супу хоть съешьте. Они с Адрианой остались одни. От долгого страха и от ожидания внутри все как будто сгорело, как в печке. Потрескивали только угли.

– Послушай, – сказал он. – Не мучай себя. Ведь ты ни при чем.

– А кто же «при чем»? – прошептала жена. – Я знаю, что я виновата.

Она «виновата»! Она, а не он, улетевший к любовнице…

(Он вспомнил горячее женское тело с раскрывшимся лоном и весь передернулся.)

«Еще только мне не хватает здесь грохнуться!» – подумал он вяло.

Дверь операционной растворилась, вышел доктор и две медсестры. Они с Адрианой вскочили навстречу.

– Я все удалил, – сказал доктор. – Теперь будем ждать.

– Чего ждать? – Жена задрожала так сильно, что доктор, обняв, усадил ее снова и сел с нею рядом.

– Сама операция, в общем, простая. Но нужно учитывать общий диагноз…

Через двадцать минут им разрешили увидеть Одри. Она была белой, спала. Без кровинки. Нос длинный и острый, совсем не ее. Повязка по самые брови. Они с Адрианой присели на корточки, чтобы хоть почувствовать, как она дышит.

Три месяца он о Вере не вспоминал. Иногда только приходило в голову, что, может быть, хоть позвонить. Не на мобильный, потому что он не хотел разговаривать, а на домашний в то время, когда она на работе. Оставить на автоответчике коротко: «У дочки была операция. Сейчас она восстановилась, но трудно. Депрессия, даже не хочет ходить. Работаю только из дома. Все с ней. Тебя никогда не забуду. Спасибо».

Потом он решил, что нельзя ведь так прятаться. Она-то, в конце концов, чем виновата?

И он позвонил. Было утро. Зима. В Москве уже шесть. Вера, может быть, дома. Открыл половинку окна и высунул голову. Покалывающий его лоб свежий воздух принес запах зимнего белого сада с давно уже сгнившей травой у корней засыпанных снегом деревьев.