Ирина Муравьева - Вечеринка (сборник)

– А что, теперь кур можно дома держать?

– А что здесь такого? Раз он не мешает?

Тень набежала на ее радостное лицо.

– И мы с тобой ведь никому не мешаем? Ответь мне: ведь мы никому не мешаем?

Он обнял ее:

– Кому мы мешаем?

– Постой! – Она отодвинулась. – У нас ничего с тобой нет впереди?

– У нас впереди, – сказал он, – мы с тобой.

– Но мы с тобой – это когда мы с тобой…

Он почувствовал себя так, как если бы кто-то его стал душить.

Задвинули шторы и снова легли. Темно стало в комнате.

– Я не хочу… – Он громко сглотнул. – Не хочу я ломать! Тебе. Твою жизнь.

– О Господи, что ты? Зачем?

– Что зачем?

– Зачем ты сейчас говоришь, что ломаешь…

– А что я, по-твоему, делаю? Конечно, ломаю. И ты это знаешь.

– Но я ведь не просто так! Как же…

– Что как же? – Он резко привстал на кровати. – Что как же? Вот если сейчас позвонит Адриана…

Она затрясла головой:

– Не смей мне о ней говорить!

– Вот видишь? «Не смей»! Живу, как в капкане. Она вскочила, набросила на плечи халат и убежала в ванную. Он услышал шум воды и грубый клокочущий звук ее плача, который его испугал.

– Открой мне!

Она замолчала, затихла.

– Открой!

И сам рванул дверь. Лицо ее было как будто ослепшим. Он встал на колени и вжался в нее.

– Прости меня. Я идиот.

Она опустилась на корточки. Они быстро сблизили лица. Потерлись носами.

«Вот если бы Одри меня сейчас видела!» – сверкнуло в его голове.

– Ну, хватит, – сказала она. – Все прекрасно. Так едем мы в Суздаль?

Ехать в Суздаль они собирались на отцовской машине. Вера быстро переоделась, взяла с собой сумку с вещами. В Суздале решено было провести два дня.

– Готова? – спросил он ее очень бодро.

Она успела причесаться и даже слегка подкраситься. На ней была белая кофточка, черные шорты, и эта ее длинноногая хрупкость, и талия, какая-то слишком уж тонкая, скорее, годящаяся для подростка, и легкий загар на открытых плечах, но главное: эти спокойные чистые черты молодого лица и глаза, опять просиявшие прежней любовью, – все это он словно впитал в себя – быстро, одним только прикосновением взгляда…

– Полдня потеряли, – сказала она.

И тут зазвонил телефон.

– Ответь! Я не слушаю.

– Ты не обидишься?

– Нет, я не обижусь. Ответь, наконец!

Поначалу он ничего не мог понять. Адриана захлебывалась, и вместо предложений вылетали сдавленные куски слов.

– Что? Что? Повтори! – кричал он.

– Она перерезала вены! – Жена захлебнулась.

– Жива?

– Да, жива! Я с ней сейчас в реанимации. Утром. Я утром увидела… дома… в крови…

– Сейчас вылетаю!

– Она сейчас спит. Поставили капельницу… Говорят…

– Кто? Кто говорит?

– Доктор Тернер, он здесь… Они его вызвали… утром сегодня.

– Что он говорит?

Адриана опять зарыдала. Потом он услышал, как кто-то позвал ее. Кажется, Тернер, ведущий врач Одри.

– Мне надо идти, – сказала жена. – Вылетай, ради Бога!

Пот градом лился по лицу. Он вытер его рукой вместе с зажатым в ней телефоном. Нужно ехать в аэропорт, лучше, наверное, в Шереметьево. Нет, в Домодедово, ведь он и прилетел в Домодедово. И брать билет на первый рейс до Нью-Йорка. Он сел в машину. А кто это рядом? А, Вера. Да, Вера. Ему срочно нужно домой.

– Езжай осторожно, – сказала она. – До аэропорта отсюда не близко.

Она не спросила ни слова. Наверное, поняла, что нельзя. Но все это было неважным сейчас. Ему срочно нужно домой. И вдруг слезы страха – такого, который его раздавил, – покатились наружу.

– Мне нужно домой. С Одри там…

– Тогда давай я поведу, – сказала она.

От слез он не видел почти ничего, поэтому и уступил. Вера села за руль. Опять везде пробки, объезды, гудки. К двум часам добрались до аэропорта. С ним был только бумажник и те вещи, которые она собиралась взять в Суздаль.

– Сережа, с машиной что делать?

– С машиной? Максиму скажи. Он ее заберет.

Написал телефон Максима.

– Ну, все. Я пошел.

– Ты прости меня, слышишь? – сказала она.

– О чем ты? – нахмурился он. – Что за глупости?

Компания «Дельта» предложила единственный оставшийся у них билет в бизнес-классе. Он схватил этот билет, и тут объявили посадку. В бизнес-классе можно было задвинуть штору, чтобы никто не приставал. Восемь часов в самолете тянулись вечность. Иногда подступало так, что он зажимал рот подушкой. От слез было легче на две-три минуты.

Самолет приземлился. Он сразу набрал Адриану. Она не ответила. То, что можно позвонить прямо в клинику, не пришло в голову. Он позвонил маме, и слабым детским голосом мама сказала, что она тоже здесь, потому что у Одри сейчас операция.