Дун Си - Переломленная судьба

Сяовэнь открыла глаза и посмотрела на монету, после чего тяжело вздохнула:

— О боже!

И все же Сяовэнь ушла. Примерно неделю спустя Ван Чанчи вернулся домой и не застал там ни Сяовэнь, ни ее чемодана. Он увидел только лежавшую на столе записку: «Ван, когда ты со мной спал, то всегда предохранялся. Ты меня не любишь и считаешь грязной, поэтому я ушла». Иероглифы в записке выглядели крупными и совершенно кривыми, как если бы во время пластической операции овал лица взяли бы и превратили в ромб. Сяовэнь впервые написала такие длинные фразы. Ван Чанчи еще долго рассматривал записку, пока вслух не произнес: «Я надевал презерватив только потому, что не хотел снова заводить детей. Дурочка, мы просто не можем себе этого позволить».

Он направился в спа-салон, чтобы узнать о местонахождении Сяовэнь. Чжан Хуэй сказала, что та наверняка сбежала от него вместе с каким-нибудь богатым клиентом. Но Ван Чанчи только покачал головой, уверенный что Сяовэнь обманули. Тогда он обратился в полицию, где заявил о пропаже Хэ Сяовэнь. В полиции ему пообещали, что свяжутся с ним сразу, как появятся какие-то новости. За короткий период из их съемной комнаты исчезло сразу двое жильцов, и она вдруг стала казаться удивительно просторной. Шире стал и обеденный стол, и кровать, площадь квартиры, казалось, увеличилась на две трети. Каждый вечер Ван Чанчи, погасив свет, прислушивался к шагам на лестнице, надеясь, что сейчас к нему вдруг вернется Сяовэнь. Его слух с каждым днем все обострялся, и теперь он мог слышать не только звуки в подъезде, но и речь людей внизу у дороги и даже дальше, минуя мост через реку Сицзян, за которой он различал лепет Дачжи. Он внимательно прислушивался к звукам улиц, площадей, остановок, вокзалов, больниц, школ… Но за три с лишним месяца так и не услышал хотя бы отзвука Сяовэнь. Она исчезла, как маленький камешек, который упал в море и даже не булькнул. Если раньше Ван Чанчи было с кем поговорить в этом городе по душам, то сейчас такого человека не стало, единственным успокоением для него стало наблюдение за Дачжи. Частенько он садился в беседке у реки и устремлял взгляд на балкон пятого этажа, где жила семья Линь Цзябая. Иногда, глядя туда, он разговаривал сам с собой о всякой всячине, как обычно говорил с Дачжи, Сяовэнь или своими родителями, а иногда сидел и смотрел туда молча до тех пор, пока в их окнах не гас свет. Только тогда Ван Чанчи поднимался со своего места и уходил прочь. Независимо от того, на каком именно объекте он работал, как бы далеко он ни находился от дома Линь Цзябая, каждый вечер после работы он покупал на улице еду и заскакивал в какой-нибудь транспорт, чтобы побыстрее оказаться в той самой беседке у реки, где он одновременно ел и наблюдал, боясь отвести глаза даже на минуту. Едва его взгляд устремлялся на окна, где теперь жил Дачжи, как ему вдруг начинало казаться, что он получает оттуда сигнал, и у него как рукой снимало усталость, он тут же успокаивался и расслаблялся. Постепенно Дачжи стал у него ассоциироваться не только с балконом, но и с домом, где он жил, и даже с деревьями перед этим домом.

Как-то раз Ван Чанчи получил письмо от Ван Хуая:

«Чанчи, что все-таки случилось? Я и твоя мать в последнее время совсем потеряли сон, нас не покидает тревога, то и дело бросает в холодный пот, есть предчувствие какой-то беды. Будет время, вышли три любые предмета одежды, которые носил каждый из вас, я на вас погадаю. Как там Дачжи? Уже научился ходить? Вышли, пожалуйста, несколько его фотокарточек. Мы по нему очень соскучились.

Ван Чанчи решил съездить домой. Он сел на рейсовый автобус и поехал в деревню. Доехав до ущелья, он не ринулся к дому бегом, как раньше. Сейчас каждый шаг давался ему с большим трудом, словно его удерживала какая-то сила. День клонился к вечеру, до наступления темноты оставалось еще два часа. Не желая быть замеченным, Ван Чанчи укрылся в ближайшей роще. Ему подумалось, что если он средь беда дня не решается вернуться в собственный дом, это не иначе как полный провал. Он уселся в роще. Густой запах свежей и гнилой зелени смешался с ароматом цветов, вокруг с противным писком вились комары. Горы кругом выглядели как и прежде, а вот сама деревня показалась Ван Чанчи еще более запущенной и чужой. Особенно его поразил вид собственного дома: сильно покосившийся, словно его опрокинуло ветром, он все еще стоял на прежнем месте. Шелестом морского прибоя разливались голоса ночных насекомых, небо на секунду всполыхнуло и неожиданно померкло. Растворился в ночной тьме молочно-белый дымок печных труб, вернулось в деревню стадо коров, кое-где слышались голоса запоздалых путников. С последними лучами заката Ван Чанчи переметнулся из рощи в кусты чайной плантации, а оттуда — на задний двор своего дома. Едва он толкнул полураскрытую калитку, как та заскрипела. «Кто?» — спросил Ван Хуай. Ван Чанчи не ответил, а пошел прямиком в дом. Он застал родителей за ужином. Те, увидав сына, тотчас перестали жевать.