Пал Сабо - Пядь земли

Да разве со старухой договоришься! У нее одно на уме: как можно столько птицы за раз извести? Где такое видано? Куры-то сами собой, что ли, заводятся, от грязи, как мухи? Сколько с каждой намучаешься, пока вырастишь. И яйца-то переворачивай, и наседку сними, покорми, опять посади, и цыплятам корм особый готовь… Ходи за ними, как за малыми ребятами, оберегай. Чтоб хорек или другой зверь не загубил. Чтобы ворона не утащила… И вот те на: вынь да положь им шестнадцать кур!..

— Ну нет, так нет… тогда и меня здесь нет, — говорит Мари Чёс и снимает с себя передник.

— Да ты что это, Мари?..

— Нет, нет, я ничего… Что зря разговаривать? Захотели от кошки лепешки, от собаки блина, — раскипятилась Мари. Увидишь ее в эту минуту и не поверишь, что три года училась она в гимназии.

Вдова тихо радуется про себя: уйдет Мари Чёс и останется она главной поварихой… Но тут старый Тот заметил, что у баб неладно что-то, и подошел.

— Что у вас такое?

— Да вот… птицы не хватает, надо еще хотя бы штук двадцать, — говорит Мари, поправляя юбку. Ей здесь делать нечего. Позору не оберешься с такими хозяевами…

— Коли надо, так берите. Тридцать берите. Или сорок. Всего должно быть вдоволь, чтоб никто потом не жаловался…

К свадьбе этой Жирный Тот готовится так, будто всю жизнь ради того лишь мучился, из кожи лез, недоедал, недопивал, богатство наживая, чтобы теперь-то уж наконец хоть раз попраздновать: одна рука в меду, другая в патоке. Вина приготовлено много; стало быть, пусть и еды будет до отвала. Чтоб никто не сказал после, что, мол, Габор Жирный Тот такой да сякой…

Словом, хозяин навел порядок. Мари Чёс снова передник повязывает, юбку подтыкает. Нож точит о бидон и идет к скирдам. Бабы — за ней.

Куры бьются, вырываются, кричат; пух летает в воздухе, будто метель вдруг поднялась.

Появляется на крыльце Ферко, жених, с наусниками, без пиджака. Волосы гладко зачесаны назад и блестят. Намазал он их какой-то помадой. Обратно в дом возвращается; места себе нынче не находит. Шафер торопливо идет по веранде в кладовую, оттуда спешит еще куда-то. Снуют люди туда-сюда, челноками.

Пирошка показывается в распахнутых воротах; оглядев двор, направляется к матери. Вдова откладывает курицу, которую ощипывала, идет ей навстречу.

— Ну, встали они? — спрашивает вполголоса.

— Встали. Есть хотят. Что им дать-то?

Правда, что им дать? Живет вдова не на широкую ногу, лишь бы им двоим с дочерью хватило. А теперь Геза этот непутевый на них свалился, да еще не один. И на улицу не выгонишь: тоже ведь люди. Потом, родственник все же. И вообще что-то такое чувствует вдова в последние дни, будто прочитанные романы вдруг взяли и ожили…

— Ты иди домой. Поесть я пришлю с работником. Да чтоб сегодня из хаты и носа не показывали. А завтра уж пусть идут на все четыре стороны…

Пирошка без лишних слов отправляется обратно, а мать кричит ей вслед так, чтобы и другие слышали:

— Пирошка! Ты сама-то не опаздывай. Будь здесь часам к одиннадцати, к началу свадьбы…

Ну вот, и с Гезой все в порядке. Не растерялась. Да и не было еще таких дел, где бы она маху дала. Смотрит: не перешептываются ли бабы, глядя вслед Пирошке. Потом идет к хлеву искать Балинта Сапору. Нынче она распоряжается здесь, будто в собственном доме. Балинт в сене роется под своей подстилкой; увидев вдову, быстро расправляет одеяло.

— Ты что делаешь, Балинт?

— Трубку вот потерял, ищу…

— Ну-ну, ладно… слышь-ка, сходи к нам домой, отнеси кусок сала, есть там кое-кто…

— Кто?

— Геза. Да смотри, чтобы хозяин не узнал, не ровен час, прибьет он его.

— Геза вернулся? Ух ты… — не любил его Балинт до этой истории. А теперь… Теперь для него нет человека лучше Гезы. И вообще приятно, когда кого-нибудь выручаешь; особенно если за чужой счет. Набрав вина, сала, калачей, отправляется Балинт Сапора к дому Пашкуй.

Время идет; солнце вышло из-за крыши соседнего дома, дорожку перед верандой растопило. Ходят люди, месят снег, и вот уже по всему двору слякоть. Пинцеш песок сыплет, чтоб не очень было грязно; бабы кончили с птицей, таскают ее в дом. Тут и Лайош Ямбор, второй сват, появляется в воротах, заглядывает во двор, потом заходит не спеша. После шафера он здесь первый гость, вот и явился пораньше, чтоб, избави бог, не опоздать. Идет с важным видом, будто и свадьба-то ради него устроена; только никто его вроде и не замечает; мимо проходят, а иные еще и заденут плечом. Не забыли люди, как он девчонку облевал в день помолвки. Только не такой Лайош Ямбор человек, чтобы обижаться по пустякам. То с одним, то с другим заговаривает — так постепенно и до угловой горницы добирается, где на столах уже вино поставлено с калачами.