Пал Сабо - Пядь земли

В деревне звонили отбой, когда вода помчалась по склону дамбы, будто заблудившееся, вспугнутое животное.

Колокольный звон выплыл в поле… ничего в этом нет особенного. Не умещается в деревне, просится наружу…

— Звонят, — говорит мать Йошки Гоза; пересыпает в переднике фасоль, зевает. Наклонившись вперед, облокачивается на колени и, положив голову на руки, глядит на луну, которая только что на конек крыши соседской вскарабкалась. Вся семья Красного Гоза сидит во дворе, перед домом. Такая жара стояла нынче, что страшно и подумать в постель ложиться.

— Звонят… Не лечь ли, а то ведь светает скоро, — отзывается Красный Гоз; первые слова говорит за все время, как сели они здесь после ужина.

— Знаешь, Йошка… У меня нынче весь день какое-то чувство… сама не знаю какое… — тихо говорит Марика, ссыпая очищенную фасоль в передник свекрови. Теперь и она смотрит на луну затуманенным взглядом.

— Бывает… что говорить. По-разному люди устроены… — жарко ему и как-то не по себе. То ли проголодался, то ли воды перепил…

— Нет, не то, Йошка. Что-то другое это… Скажи, не будет беды, что колодец ты вырыл возле канала?

— Беды? А почему? Колодец — на нашей земле… вода, правда, из канала туда идет… Ну, оштрафуют меня за нарушение каких-нибудь правил. А это, самое большее, — десять пенгё. Для штрафа срок назначат, а я в течение пятнадцати дней обжалую… в общем, пока дело до оплаты дойдет, и кукуруза, и картошка будут политы.

— Значит… ты думаешь, этот полив стоит чего-то?

— Думаю? Не просто думаю: знаю! Пошли со мной утром, посмотришь, какая разница там, где полито и где нет. Конечно, так поливать — дело тяжкое. Да ведь если не родится ничего, хуже будет. И что нам остается делать? Все надо испробовать, что позволяют разум и сила…

Умолкает Красный Гоз. Но мысли уже не остановишь, мчатся они друг за другом, голова кружится. Не было бы ни засухи, ни бедности, ни голода, ни страха перед завтрашним днем, если б был народ организован, действовал воедино. Не было бы сгоревших полей, сожженной солнцем кукурузы, засохших хлебов, если бы мужики понимали свое место в этом мире. Да не понимают они… Зато господа понимают: помещики, управляющие… Одно слово — господа. Им и земля принадлежит, и вода, и воздух, и даже дождь! Для них ведь скапливается он в реках, ручьях, в горных потоках. А что принадлежит мужикам?.. Прольется дождь — и тут же высушит землю жара; роса ляжет — и ее слизнет солнце огненным языком… А главное: все думают лишь о себе, не о других. Только о себе. Надеются, что вырвутся из нищеты, если других обойдут… Вот он, Красный Гоз, сколько раз уж показывал, что надо по-иному делать… и можно делать — а что толку? В свое время пытался он организовать бедноту, пробовал научить ее защищать свои интересы… и на земляных работах, и на жатве, потом на строительстве дороги — и тоже ничего. Все прошло бесследно, забылось. Теперь вот показал он деревне, что можно и от засухи спастись — кое-кто последовал его примеру; даже, пожалуй, слишком уж усердно, — да ведь это тоже не выход. Канала все равно не хватит для всех… Да и, вишь, тут же появился этот инженер, чтобы защитить интересы Государства! Ничего себе — Государство. Не устаешь на него дивиться…

Государство… оно, конечно, тоже не мужикам принадлежит; а тем… управляющему, инженеру, Яношу Багди, Жирному Тоту, Ференцу Вирагу. Для них и засуха не засуха: на их-то огромных полях обязательно уродится как раз столько, сколько надо. Вот если бы Государство всем принадлежало, кто в нем живет!.. Вот это было бы дело.

Тогда бы наверняка все было по-другому, справедливо. Скажем, вода протекающих через страну рек орошала бы по сети мелких каналов земли, а уж то, что не нужно, в море бы шло. Излишки, значит, и вода, которая прошла через поля… Каналы пересекали бы земли вдоль и поперек, по берегам их стояли бы деревья, и луга можно было бы косить по четыре-пять раз в год, и сухие степи исчезли бы, и Венгрия вправду стала бы Ханааном с молочными реками и кисельными берегами. Эх, что бы тогда было!.. Да ничего этого нет и быть не может. Почему?

Ясно, ничего хорошего нельзя ждать, пока каждый сам по себе поливает свое крохотное поле. Вот если б так, как делает Водное хозяйство: сразу на ста, тысяче хольдов…

Красный Гоз курит одну сигарету за другой, и развертывается перед ним яркая картина сказочной, счастливой страны. Счастливой страны, в которой живет счастливый народ… Вспоминается ему, что когда-то, когда начали было они организовываться в союз, что-то подобное рассказывал им товарищ Андял, делегат из центра. Говорил товарищ Андял о плановом хозяйстве, сравнивал кооперативные и крупные промышленные предприятия, упирал на сходство между ними; все об этом рассуждал. Сегодняшнего дня он и не касался, будто его и не существует. Все лишь о будущем. Но вот, смотри ты, сколько лет уже миновало — а что вокруг изменилось? Даже люди не изменились, остались те же. Все то же самое… Но что, если б он, Красный Гоз, стал здесь, в деревне, в округе, в комитате новым товарищем Андялом, пошел бы к мужикам и сказал бы им: мол, плохо, мужики, беда. Нет нам иного спасения, кроме как немедленно объединиться, организоваться. Не против погоды, не против засухи — сами видите, толку от этого мало. Объединиться против господ и против Государства, которое принадлежит господам. Потому как Государство это — заклятый наш враг. И земля-то уже только номинально наша, потому что в поземельной книге так значится; а остальное: скот, урожай — все государственное. Много платим — когда покупаем, много платим — когда продаем, наследуем что-нибудь… Что же наше? Только труд. Только пот наш. Мы не собственники, мы производители. Да налогоплательщики. Рабы. И ловят нас как раз на том, что мы считаем своими те несколько хольдов солончаковой земли, с которой живем…