Каталин Флореску - Человек, который приносит счастье

Я отвела глаза.

— Ладно.

Мы долго молчали.

— У твоей матери было две мечты: встретиться с тобой и побывать в Америке.

— И ни одна не сбылась. Зачем вы меня вообще вызвали?

— После революции я уговаривала ее связаться с тобой…

— Не надо мне об этом рассказывать! Я не хочу знать!

— Но она боялась. Не хотела, чтобы ты увидела ее такой.

— Прекратите!

Она опустила голову и посмотрела на свои культи, под ними у нее на коленях лежала коробка. Мне очень хотелось плакать, но я давно научилась владеть собой.

— Просто скажите, зачем вы меня сюда вызвали. Только чтобы она увидела меня перед смертью?

— Нет, не только. Ты должна выполнить ее последнюю волю. У меня это уж точно не выйдет.

— И какова же ее последняя воля?

— Попасть в Америку.

— В Америку? Я? С ней?

— Не беспокойся, я ее кремировала, как она и хотела. Она ненавидела церковь и попа, который только и делал, что рассказывал нам, будто это воля Господа, раз мы такие, какие есть. Что мы грешники и должны смириться. Не любил он нас, и мы его не любили. Когда старый поп умер, вместо него пришел молодой, но и он говорил все то же, что и старый. В нашей вере запрещено кремировать покойников, но мысль о том, что церковь не получит ее даже после смерти, очень нравилась твоей матери. Так что тебе нужно только отвезти ее прах. И деньжат я немного скопила.

Она подняла коробку и протянула мне.

— К сожалению, я не нашла ничего лучше.

— Я никуда не поеду и не прикоснусь к этому! — закричала я. — С чего вы вообще взяли, что я должна это сделать? Через столько лет?

Я хорошо помню, как топнула ногой и убежала к низкой оградке вокруг церкви. Я открыла калитку, зашла и села на траву. «Что же это за ад такой?» — подумала я. Несколько десятков местных жителей разглядывали меня с таким же любопытством, как и я их. Все оборачивались на меня.

— Ты дочка Елены? — спросил один мужчина.

— Нет, я ничья дочка!

— А, я так и подумал, Елена-то ни за что не подошла бы к церкви, — ответил он.

Я вышла из такси у вокзала с твердым решением уехать, но вместо этого осталась сидеть в зале ожидания. Я долго просидела в раздумьях там, потом — в номере гостиницы на набережной. Смотрела на Дунай и на утопающий в зелени другой берег, пока не стемнело.

Наутро я без колебаний прошла через ворота лепрозория, спросила, где найти тетю Марию, и остановилась только у ее дома. Помню, она разговаривала с мужчиной, у которого ноги гноились и кровоточили, он старался очистить раны кусочком ваты и перевязать старыми бинтами.

— Нам тут всего не хватает, — сказала тетя Мария между делом, не жалуясь, а словно убедившись, что земля еще вертится. — Лекарств мало, бинтов нет, главное — надежды нет. Живем на то, что нам пожертвуют, да на пенсию маленько.

— Где мой отец? — спросила я.

— Лежит на нашем кладбище, у самого склона, в третьем ряду. Он умер где-то в начале семидесятых.

— Как его звали?

— Георге. Как гирло реки, где стоит родная деревня твоей матери.

— Что вы о нем знаете?

— Хороший был человек, рыбак из местных. Очень любил ее.

— Он был тоже… То есть у него тоже…

— Был ли он тоже болен проказой? Ну конечно, разве бы кто притронулся к твоей матери, если не такой же, как она?

Тетя Мария рассказала, что отец попал сюда примерно через семнадцать лет после матери. Они переселились в домик выше по склону и, пока могли, работали в огороде. По словам тети Марии, они были счастливы вместе.

— А почему именно в Америку? — спросила я.

— Твоя мать ненавидела церковь, но еще сильнее она ненавидела эту страну. Нас сюда засунули и забыли, ни одной душе не было до нас дела, кроме одного врача, который иногда наведывался. Елена всегда говорила: «Когда помру, не хочу лежать в этой земле». Она до последнего хотела уехать, живой или мертвой, как говорится.

— Почему в Америку?

— Садись-ка рядом, девочка.

— Не надо. Я прекрасно стою.

— Как хочешь. В молодости твоя мать хотела выбраться из дельты. Хотела посмотреть мир. Тогда много говорили об Америке, и все это ее очень соблазняло. Она даже нашла одного приличного молодого человека, родом из дельты, как и она, который жил в Нью-Йорке. Они много переписывались, и она даже немножко влюбилась в него. Ну дело-то молодое. Но тут она заболела проказой, и ее подружка увела хорошего жениха. Елена потом назвала овцу именем этой женщины. Когда овца состарилась, мы ее зарезали и съели. Вкусная была овечка. — Тут тетя Мария так рассмеялась во весь беззубый рот, что никак не могла продолжить рассказ. — Елена долго ненавидела их обоих, но со временем смягчилась. Прежде всего потому, что те начали ей писать и присылать посылки с консервами, сигаретами и шоколадом. Сигареты мы всегда отдавали охраннику, чтобы он покупал нам теплую одежду. Мы вечно мерзнем, знаешь ли. Благодаря им нам с ней жилось не совсем уж худо. Они издалека заботились о нас, иной раз тот, кто спит с тобой в одной постели, столько не сделает. Когда во всей стране начался дефицит и продукты продавали только по талонам, нам все равно хватало на жизнь. Однажды ненависть Елены иссякла. В самом начале она говорила: «Если я умру раньше тебя, сделай так, чтобы мой прах попал в Нью-Йорк, чтобы последнее слово осталось за мной». Потом, когда узнала, что они умерли, пожелала, чтобы ее прах высыпали на их могилу. «Так я буду рядом с ними и не дам покоя», — говорила она и смеялась.