Дженнифер Матье - Бунтарка

— Жду не дождусь.

После того как мы с Люси отключаемся, Клодия откидывает телефон в сторону и берет еще пару ложек шоколадного мороженого.

— Как думаешь, Уилсон реально исключит нас? Или сделает вид, что ничего не было?

— Вряд ли он сможет. Про нашу историю уже говорят на местных телеканалах.

Я замечаю Сета на одном из снимков на местном сайте новостей. Я просматриваю список сообщений в телефоне, надеясь, что он написал мне. Но ничего нет.

Мы с Клодией перебазируемся в гостиную, а Джоан Джетт следует за нами. Там мама нас и находит после работы. Мы сидим на диване и щелкаем местные каналы, слушая, как ведущие новостей рассказывают о «большом протесте» в старшей школе Ист Рокпорт Хай.

— Я только что услышала об этом по радио, — говорит мама. Ее глаза прикованы к экрану телевизора.

— Вивви, — говорит она. — Милая, это тебя показывают по телевизору?

Мама кладет телефон на кухонную стойку и потирает красное ухо.

— Ну, думаю, я смогла убедить бабушку и дедушку, что ты не попадешь в тюрьму, — говорит она. Свернувшись на диване, я смотрю на маму, которая вела себя очень тихо, после того как я призналась, что это я придумала «Мокси».

— Они сердятся? — спрашиваю я тихо.

Мама идет к шкафу, где у нее хранится маленькая бутылка бурбона. Она кидает два кубика льда в стакан для сока и наливает впечатляющую дозу янтарной жидкости. Только сделав большой глоток, она говорит.

— Не думаю, что они сердятся, Вивви. Они шокированы. — Мама идет в гостиную и устраивается на диване рядом со мной. — Вивиан, которую они знают, не сделала бы что-то подобное.

— А ты сердишься?

Глоток. Еще один глоток.

— Думаю, — говорит она мягким голосом, тщательно подбирая слова, — до этого момента я не осознавала, насколько ты моя дочь. И то, что Вивиан, которую я знаю… повзрослела.

Я прижимаю колени к груди.

— Это… плохо?

Глаза моей мамы начинают блестеть. Несколько слез прозрачными змейками стекают по ее щекам.

— Мам, пожалуйста, не сердись, — говорю я, подползая ближе. Я не ожидала, что она так расстроится.

— Ох, Вивиан, я не сержусь, — говорит она. — Ну, может, процентов на десять. Из-за того, что ты держала все в тайне. — Она делает паузу, в ее голосе звучит обида. — Тебе казалось, что ты не можешь мне рассказать?

— Мам, мне жаль, — говорю я, ерзая от чувства вины. — Я не то чтобы думала, что не могу. Просто… я хотела сделать это сама. Это не значит, что я боялась тебе довериться.

— Ты же знаешь, что можешь рассказывать мне все что угодно, — шепчет она.

— Да, мама. — говорю я. — Знаешь, эта идея появилась у меня после того, как я рассматривала вещи в твоей коробке.

— Так и знала, что надо было спрятать ее на чердак, — говорит мама, закатывая покрасневшие глаза.

— Так ты плачешь не потому, что сердишься?

Мама качает головой.

— Нет, я плачу… потому что… черт, я не знаю, почему я плачу. Потому что я горжусь тобой. Потому что я взрослая, а ты такая юная. Но оказывается, уже и не такая юная. Потому что жизнь иногда такая странная. Только мне кажется, что я ее поняла, как снова происходит что-то новое.

— Так ты действительно… гордишься мной? — спрашиваю я, растягивая губы в улыбке.

Она смотрит на меня поверх стакана бурбона.

— Честно? — говорит она. — Да.

Моя улыбка становится шире.

Мама делает еще глоток из стакана.

— Честно говоря, я почти хочу, чтобы директор Уилсон попробовал исключить тебя и всех других девочек. — Внезапно она смеется так громко, что Джоан Джетт убегает из комнаты.

— Если этот придурок думает, что может выкинуть половину девочек из школы, чтобы прикрыть попытку изнасилования, ему придется иметь дело со мной. — Она энергично бьет кулаком по воздуху.

— Ладно, мам, успокойся.

Мама собирается что-то ответить, когда раздается звонок в дверь. Почти девять часов вечера.

— Это Джон?

— Нет, он еще на работе, — говорит мама, направляясь к двери. Спустя несколько мгновений она заходит обратно в комнату.

С ней Сет.

— Простите, что поздно, — говорит он, бросая взгляд сначала на маму, а потом на меня. — Я просто очень хотел поговорить с Вив. Наедине.

У меня пересыхает во рту. Руки покрываются гусиной кожей. Сет стоит и смотрит на меня своими темными глазами. Я вспоминаю, как он поднял большие пальцы на демарше.

— Привет, — говорю я.

Глаза моей мамы бегают между нами, пока она наконец не говорит:

— Слушайте, может, я и крутая мама, но вы останетесь здесь, а я пойду в спальню. И оставлю дверь приоткрытой. — Она кидает на меня многозначительный взгляд и направляется прочь по коридору. Потом возвращается, чтобы унести с собой бутылку бурбона.