Лесли Мэримонт: Прекрасная бунтарка

— Бабушка, ну сколько можно об этом говорить?

Синие глаза Патрисии вспыхнули ледяным огнем. На смуглых щеках загорелся опасный румянец. Пожалуй, даже человек не робкого десятка испугался бы и поспешил оборвать разговор — но только не миссис Мей. Она растила внучку с трех лет и давно уже привыкла к вспышкам ее взрывного темперамента. Тем более что и сам этот темперамент девочка унаследовала именно от нее.

Вот и сейчас почтенная леди спокойно взирала на разгневанную внучку.

— Столько, сколько потребуется для того, чтобы привести тебя в чувство. Ну, погляди только на себя. Красавица, умница — да захоти только, в два счета найдешь самую выгодную партию! — и тратишь время на совершенно бесперспективные отношения. Отношения, которые ни к чему не приведут. Неужели ты не понимаешь, что он тебя просто-напросто использует?

— Бабушка…

Приступ гнева прошел, сменившись прямо-таки свинцовой усталостью. Румянец схлынул, по щекам разлилась болезненная желтизна. Патрисия беспомощно смотрела на свою разошедшуюся собеседницу. Ну конечно, бабушка оседлала любимого конька, теперь не скоро закончит. И как только не может понять, что она, Патрисия, давно выросла и сама может решать, как ей жить? И с кем…

Но, видно, этой-то простой истины бабушка и не понимала. Возможно, некоторые основания к тому у нее имелись: потому что фактически двадцать семь-двадцать восемь дней в месяце Патрисия жила под отчим — точнее, бабушкиным — кровом. А два-три, ну, если очень повезет, то пять-шесть — в роскошной квартире Стивена. Стивен… из-за него-то весь сыр-бор и разгорелся, других тем для споров у них с бабушкой почти нет. И уж, во всяком случае, никакие другие спорные темы не вызывают у обеих такой бури эмоций.

Однако сегодня Патрисия была совершенно не в настроении пререкаться. Сколько можно приводить одни и те же аргументы? Для этого требуется запал. А нынче с самого утра она чувствовала себя как выжатый лимон. Голова кружилась, по всему телу разливалась противная слабость, а главное — невыносимо тошнило. Наверное, докатился желудочный грипп — он уже пару недель всех кругом косил.

Несколько дней назад Патрисия была в гостях у подруги, так там все только что переболели — и сама Стейси, и ее муж, и оба малыша. Хорошо еще, проходит этот грипп так же быстро, как и начинается: за день, самое большое, за два-три. Только этим Патрисия и утешалась утром, когда, едва встав с постели, чуть не свалилась от дикого головокружения, а уже в следующую секунду вынуждена была опрометью мчаться к «белому другу». Потом, правда, стало полегче, но все равно слегка пошатывало, на еду смотреть не хотелось, а обычно радующие душу запахи бабушкиной стряпни казались навязчиво-резкими, невыносимыми.

Патрисия поморщилась, но миссис Мей восприняла эту гримасу как реакцию на свои слова.

— И нечего морщиться! Я тебе правду говорю. Не будь ты такой упрямой влюбленной дурочкой, сама бы давно поняла. Вот хоть сейчас: утро субботы, погода на улице роскошная, люди кругом живут полной жизнью, а ты что? Так и просидишь одна-одинешенька только потому, что твой господин и повелитель не удосужился сообщить тебе о своих планах, а сама ты ничего решить не можешь, только под него подстраиваешься. И прошлые выходные дома просидела, и позапрошлые — ну сколько это будет продолжаться? У девушек твоего возраста друзей полно, у иных уж и семья есть, и дети. А ты всю жизнь прокукуешь в одиночестве, ожидая, пока твой принц соблаговолит тебя пальчиком поманить. А уж как поманит — стрелой летишь. Своих желаний у тебя нет и быть не может — как же, а вдруг их высочество надумает именно сейчас объявиться и осчастливить тебя… на пару часов.

Ровно в эту секунду и раздался звонок — как в какой-нибудь третьеразрядной пьесе. Через минуту Патрисия уже держала в руках узкую полоску бумаги. Телеграмма.

Миссис Мей неодобрительно покачала головой и поджала губы. Не требуется быть провидцем, чтобы понять, от кого телеграмма и что в ней написано. Конечно, от него, от этого красавчика Стивена Лоуберри — больше никто ее внучке телеграмм не шлет. И уж конечно никакая другая весточка не заставила бы лицо Патрисии так разительно перемениться. Изящные губы изогнулись в восторженной улыбке, в глазах засверкал огонь, на щеках снова зацвели розы.

— Ну что? — не дожидаясь, пока внучка сама объявит ей новости, ворчливо спросила миссис Мей. — Я так понимаю, сегодня ты дома не ночуешь?