Дженнифер Матье - Бунтарка

— Да. — Я решаю прощупать почву. — Думаешь, стоит это сделать? Несмотря на то что директор Уилсон угрожает исключить участниц?

Пауза.

— Это карма такая? — наконец говорит мама.

Я смотрю на нее через плечо.

— Что ты имеешь в виду?

— Я всегда доказывала бабушке и дедушке, что все мои безумные выкрутасы в старшей школе — это способ бороться с системой, — говорит она, качая головой. — И вот теперь ты просишь разрешения участвовать в гражданском неповиновении.

— Думаю, в этом есть доля иронии.

— Еще какая, — вздыхает мама и трет глаза.

— Ты все еще не сказала свое мнение.

Она делает глубокий вдох.

— Мама, которой я хотела быть в девятнадцать, хочет сказать тебе сделать это. Мама, в которую я превратилась, хочет сказать тебе, что мне страшно. Страшно, что тебя могут исключить. Страшно, как это повлияет на твое будущее. На поступление в колледж. Я не знаю, Вивви.

Внутри у меня все обрывается, потому что, в конце концов, только один человек может решить, что мне делать. Я сама.

Я натягиваю покрывало на голову.

— Хочешь побыть немного одна? — спрашивает мама.

— Да. — Я выглядываю и смотрю на нее. Не хочу заканчивать разговор с ней вот так. Уголки маминого рта тревожно опущены, словно она ищет правильные слова.

— Вив, я люблю тебя, — наконец говорит она. — И что бы ты ни решила… что бы ни случилось… Я всегда буду тебя любить и поддерживать.

Я немного расслабляюсь. Мама встает с кровати и выходит из комнаты. Джоан Джетт следует за ней. Я прячусь под покрывалом с телефоном и спрашиваю у Клодии и других девушек, пойдут ли они завтра на демарш? Все отвечают примерно одинаково.

Думаю, да. Но мне страшно.

Марисела пишет в соцсетях, как она устала от того, что парни Ист Рокпорта ведут себя как придурки и обращаются с девушками как с собственностью. Многие с ней соглашаются, но некоторые мальчики начинают писать, что она гребет всех под одну гребенку, начинаются жаркие дебаты. Кира постит картинку Чудо-женщины и цитату Анджелы Дэвис: «Если кто-то посвящает себя борьбе, это должно быть на всю жизнь». Я читаю в интернете, что Анджела Дэвис была темнокожей феминисткой, которую заключили в тюрьму за ее убеждения. По сравнению с этим демарш кажется сущим пустяком.

Я борюсь с желанием написать Сету.

Он мне не пишет.

Через какое-то время мама приносит мне разогретую вчерашнюю лазанью. Я заставляю себя немного поесть.

— Я хочу спать.

— Еще даже девяти нет.

— Да, но если я засну, мне не придется думать обо всем этом.

Мама кивает и убирает тарелку, я переодеваюсь и ложусь в кровать. Засыпаю я не сразу. В голове крутятся разные мысли, а сердце равномерно выстукивает «завтра, завтра, завтра».

Демарш запланирован на середину моего урока английского. Мы должны встать и выйти до того, как прозвенит звонок и учителя проведут перекличку.

Это будет напряженный урок. Рядом будет сидеть не только Сет, но и Митчелл.

Это буквально единственная тема для обсуждений, и когда мы с друзьями собираемся перед ступеньками главного входа, нам всем приходит сообщение от Люси.

Когда демарш начнется, отправьте мне фотографии. У меня есть идея.

Когда, а не если. Мои руки немеют, но я умудряюсь ответить.

Что за идея?

Увидишь — просто пришли фотографии всех девочек во время демарша.

— Думаете, он произойдет? — спрашивает Сара.

— Что-то точно произойдет, — отвечает Клодия. — Некоторые девочки постили весьма эмоциональные сообщения вчера вечером. Было видно, что они готовы.

— Так вы собираетесь это сделать? — спрашивает Мэг.

— Думаю, да, — отвечаю я.

Я думаю о том, что нас отстранят от занятий. Может, даже исключат. Я представляю, как стою перед школой с пятью-шестью девчонками. Потом я вспоминаю слова десятиклассницы: «Уилсон не может исключить нас, если все выйдут».

Раздается первый звонок, и мы заходим внутрь. Мы сидим на уроках, подходим к своим шкафчикам во время перемен, встречаемся взглядами в коридорах. Школа словно замерла в ожидании бури. Учителя стоят в коридорах кучками и шепчутся. За весь год я не видела их такими встревоженными.

Я ищу Сета, но не могу его найти.

Я замечаю Митчелла Уилсона и его дружков-обезьян, которые ведут себя так, словно сегодня самый обычный день. Их громкие голоса разносятся по коридорам и заставляют мою кожу покрыться мурашками.

Если они пойдут на демарш, они будут в таком дерьме.