Евгений Каминский - Свобода

По решению министерства, пожелавшего (не без наводки грозного члена-корреспондента) эффективней расходовать бюджетные средства в новом году, работы полевой партии Черкеса на острове замораживались на неопределенное время, и все средства бросались на новый объект, открытый на острове пожилым ребенком. На следующий год Иван Савельевич должен был прибыть на остров начальником Заполярной геологоразведочной экспедиции — и уже на новое место — прямо на «Ивановское рудопроявление». И полевой лагерь необходимо было перебазировать именно туда, за многие десятки километров от береговой косы. Для этого весной ледокол с людьми, техникой, материалами, продуктами и ГСМ должен был подойти как можно ближе к берегу острова, разгрузиться на лед и уже по льду доставлять грузы тягачами на берег.

Главным геологом в Заполярную геологоразведочную экспедицию приказом министерства назначалась Мамалена (она и на этот раз взяла папу измором, и тот скрепя сердце отпустил свою болезненную, дорогую сердцу дочь в Арктику, настояв на ее кандидатуре в нескольких министерских кабинетах). Главным инженером Мамалена приглашала Черкеса. Кто еще мог обеспечить успешную работу полевой экспедиции пожилого ребенка, как не дока Черкес, проработавший на острове два десятка лет?! Правда, Черкес пока не дал своего согласия — ведь тогда он должен был на весь полевой сезон, а то и на зимний период перевестись из своего института в институт, где руководил сектором Иван Савельевич, и еще неизвестно чем бы это для него закончилось: начальники Черкеса смотрели косо на такую перспективу.

Однако Мамалена не сомневалась в том, что сердце Черкеса в конце концов (ближе к весне, к полевому сезону!) дрогнет и Черкес просто не сможет не принять на себя все тяготы становления новой Заполярной геологоразведочной экспедиции. Понимала, тот крепко прикипел к этому острову, наверняка уже имевшему с ним общую кровеносную систему.

Но самой интересной в теперешнем раскладе была, пожалуй, фигура нового начальника полевой базы Заполярной геологоразведочной экспедиции, (преемницы материковой полевой базы Березы) — Николая Васильевича Конфеткина. Нет, не того, прежнего Николая Васильевича Конфеткина, а нынешнего Николая Васильевича, приходившегося прежнему любимым внуком. И этот нынешний с прежним были — как две капли воды. Правда, нынешний не являлся удаленным членом парткома и заслуженным полярником, зато числился членом либерально-демократической или какой-то другой справедливой партии, полагая, что только место на складе материальных ценностей или в руководстве политической партии, ведающей, так сказать, ценностями нематериальными, может в полной мере раскрыть его таланты. Что ж, любой из рода Конфеткиных во все времена чуял эпоху, как зверь чует добычу.

48

Иван Савельевич сидел в своем отдельном кабинете заведующего сектором и, по-барски развалившись в кресле, принимал тех, кто желал трудиться во вновь образованной (согласно приказу министерства) Заполярной геологоразведочной экспедиции.

Первыми пришли проситься в новую экспедицию старые буровики. Пришли всей бригадой, опасаясь, что, если не попадут на остров этой весной, не дотянут и до осени — погибнут от повального пьянства. Потом заявились всем составом геофизики — те самые, не один год работавшие на острове и привозившие оттуда домой стокилограммовые баулы с мамонтовой костью да малосольным океанским омулем, любившие свой остров, как первую женщину, и потому готовые даже уволиться из своего (под управлением Юрия Юрьевича) института, чтобы только поступить на службу к Ивану Савельевичу в Заполярную экспедицию.Пришел (да что там пришел — прибежал!) хлебопек Пантюха, уже ласкавший вечерами, словно бабу, приклад своей двустволки: руки его давно чесались на всякую летающую да водоплавающую дичь. Вслед за ним — с желтым кашне на шее и перстнем с черным камнем на мизинце — пожаловал повар Сашка. Он больше не считал себя только поваром, хотя и пришел к Ивану Савельевичу устраиваться на поварскую должность. Сашка считал себя состоявшимся поэтом, поскольку главу из его поэмы «Муки любви» прочла-таки в полуночном эфире изрядно выпившая в ту ночь хамоватая радиоведущая. Прочла ради прикола, для того чтобы со всеми полуночниками от души посмеяться над несчастным графоманом, но ее ранящий насмерть поэтову душу смех в эфире выключил сердобольный звукорежиссер, и Сашка, карауливший ночами эту радиостанцию, понял, что наконец прославился.