Александр Проханов - Певец боевых колесниц [сборник]

– Они связаны с зарубежными спецслужбами, Константин Ярославович.

Президент отложил лист и молчал. За дверью в ночном храме слышалась молитва схимницы. На кровле среди куполов грохотало. Это падали демоны, сраженные Богородицей.

– Прикажете начать ликвидацию заговора? – спросил директор.

– Приступайте, – сказал Президент. – Владыка, я еду в Москву. – И покинул алтарь.

Георгиевский зал Кремля был переполнен. Здесь были премьер-министр, спикеры Государственной думы и Совета Федерации, патриарх, члены кабинета, председатели Верховного и Конституционного судов. Были депутаты и сенаторы, генералы, художники и писатели, представители крупного бизнеса. Все ждали появления Президента, который обратится к Федеральному собранию с посланием. В этом послании Президент изложит план модернизации России, перевод страны на новую ступень цивилизации.

Как бриллиантовые солнца, сияли хрустальные люстры.

На беломраморных досках золотом были начертаны имена полков, батарей, экипажей, составивших славу России. Алая дорожка вела от золоченых дверей к трибуне.

В рядах, в ожидании Президента, переговаривались.

– Я что-то не вижу пресс-секретаря. Здоров ли он?

– Теперь здоровье ему не помешает.

– Я рассчитывал встретить вице-премьера по оборонной промышленности. Вы его не видали?

– Он улетел на ракете и, похоже, не скоро вернется.

– А где банкир Школьник? Совсем недавно я слушал его критику финансовой политики Президента.

– Финансовая политика остается прежней, а Школьник исчез.

Разговоры смолкли, когда торжественный, с восторженными придыханиями голос возгласил:

– Президент Российской Федерации Константин Ярославович Вязов!

Гвардейцы в киверах картинно распахнули золоченые двери, и в зал вошел Президент. Быстрой упругой походкой, взмахивая левой рукой, он прошел по красной дорожке и поднялся на трибуну. Он выглядел утомленным. Лицо казалось опаленным неведомым огнем. Глаза провалились, жарко, воспаленно блестели. Он тронул стебелек микрофона, оглядел зал, взиравший тысячью глаз. Произнес:

– Уважаемые депутаты Государственной думы и члены Совета Федерации! – Президент на мгновенье умолк, глаза заблестели ярче, и он произнес: – Дорогие братья и сестры!

Зал затаив дыхание внимал президентским словам.

Писатель Сергей Кириллович Подкопаев шел по Москве, по Новому Арбату, радуясь снежной белизне, мягкому снегопаду. Радовался свежим огням, пешеходам, на которых падал снег. Час назад он завершил свой роман и теперь испытывал облегчение и печаль, словно очнулся, отпустил сон, который тут же начал забываться. Все вокруг казалось новым, как будто вернулся в город после долгого отсутствия. Он узнавал дома, витрины, вывески ресторанов. Узнавал эту московскую толпу, торопящихся мужчин и женщин, на плечи которых, на меховые шапки и шляпы падал снег. Он испытывал опустошенность, которая медленно заполнялась. Этими сияющими автомобилями, которые брызгали ему в лицо прозрачными водянистыми фарами. И теми, что обгоняли его, дрожа рубиновыми хвостовыми огнями. И этой очаровательной молодой женщиной, чьи влюбленные глаза сияли, и она торопилась на свидание, оставляя на снегу следы своих быстрых ног. И медлительным господином в тяжелой шубе с собольим воротником, который шествовал, важно опираясь на трость. Все было внове, радостно изумляло, восполняло пустоту, из которой уплыл роман, как уплывает корабль, чтобы больше никогда не вернуться.

Подкопаев услышал сигналы милицейской машины, вой сирены, налетающий рокот и свист. Промчалась, как ошпаренная, головная машина с пылающими синими вспышками. Следом тяжко, мощно, разрывая воздух, пошли машины, сияющие, как черные кристаллы. Среди них узкая, черная, похожая на змею, неслась изысканная машина, вздымая белые вихри снега. Президентский кортеж промчался, раздвигая остановившийся поток, который, помедлив, снова тронулся, слипаясь в вязкое множество стекол, огней.

Подкопаев смотрел вслед кортежу, который вырвался из романа и снова в него погрузился. Он был из иного мира, из другого измерения, в котором Подкопаев уже не жил, уже отвернулся, как отворачиваются от вымысла, постепенно утрачивая к нему интерес. Он был свободен, сбросил бремя писания, и теперь душа медленно поворачивалась к действительности. В этой действительности поджидали его невымышленные люди, непридуманные обстоятельства. Среди них, быть может, таился сюжет новой книги.