– Да не, я действительно пришёл поздно, без приглашения…
– Нет. Вас пригласила картина. Это позволяет вам входить ко мне в любое время. Прошу, входите.
Кузьма вернулся обратно. Оказалось, что художник не приглашает его в дом. Они просто сели обратно на те же места в саду.
– Ну, я больше ничего не хотел спросить. Просто хотел понять, почему я остановился. Ведь я и раньше любил Полину. Хотя она меня не любит…
– Оказывается, вы непростой человек, Кузьма Антонович, вы знаете об этом?
– Нет, я в таких вопросах не разбираюсь, – Кузьме стало казаться, что он угодил на экзамен.
– Возможно, за вашу душу идёт борьба, прямо сейчас.
– Борьба?
– Да. Разные люди называют эти силы по-разному, но чаще всего «добро» и «зло», хотя это самые примитивные понятия. Но назовём их так. Я теперь вижу это на вашем лице. Я не увидел этого сразу. Очень интересно. В вас тоже загорелось желание мира, понимание, что война – это не выход, а только часть пути.
Кузьма ёрзал на стуле, как будто по его телу пускали слабый ток. Он только мечтал сбежать от странного художника и смотрел на него – мол, хватит, а?
– Вы уже собирались прийти ко мне прежде, не так ли? Собирались навредить мне и мастерской.
– Да, откуда ты знаешь? – спросил Кузьма, хмурясь.
– Я видел слежку. Человек приезжал и смотрел. Много раз. Он, кажется, и сегодня крутился рядом. То утром приедет, то ночью. Если бы полиция не была тут такой бесполезной, я бы даже написал заявление о преследовании. Однако ни к чему тратить бумагу и чернила.
– Ну да, было дело. Егор предлагал тебя выгнать отсюда. Мол, срамные рисунки, богохульные. Он у нас, знаешь, такой, за мораль, за правду. Верующий очень.
– Знаю, – с ласковой улыбкой ответил Михаил, – всё везде одинаковое, хоть я и объездил много стран. Я слышал эти обвинения сотни раз.
– Ну и вот. Но мы всё отменили.
– Отчего же?
Художник снова наклонился и коснулся плеча Кузьмы своей холёной, не привычной к тяжёлой физической работе рукой. Тот поднял тяжёлый взгляд, и мужчина с трудом вынес его, однако продолжил смотреть. Тогда ветеран снова потупил глаза и стал рассматривать траву у себя под ботинками.
– Да нечего рассказывать. Я просто понимаю, что хоть они и не были… – я на их земле, а не они на моей.
– «Они не были»?..
– На войне.
Кузьма хмурился теперь уже так сильно, что кожа на лбу стала болеть от напряжения.
– Дочку жалко, поэтому я отменил всё это. Не надо им это. Пусть живут как хотят. Ну и деда жалко, да и Борьку они забросят, если я… Только поэтому.
Кузьма прокручивал события того вечера, но понимал, что художник не хочет просто слышать пересказ событий, а то, что он просит раскрыть, Кузьма выразить не может.
– Извините, – сказал он, ещё больше понурив голову, – мне сложно так рассказать.
– Понимаю. Думаю, что понимаю. Подождите меня недолго, пожалуйста.
Художник ушёл в дом. Загорелся свет в ближайшем окне, потянулись минуты ожидания. Кузьма глубоко задумался и протянул руку, под неё скользнул Борька, и хозяин неспешно гладил его всё то время, что художника не было. Наконец он вернулся – переодетый в лёгкие летние брюки, рубашку с короткими рукавами, принёс два бокала и бутылку вина.
– Вы можете не пить. Или, по крайней мере, не напиваться, – твёрдо сообщил он, когда Кузьма начал было возражать. – Однако я должен разлить по бокалам. Сейчас это необходимо. Сегодня нам повезло со звёздами, кстати.
Кузьма и Борька задрали головы: действительно небо было усеяно звёздами – здесь, на небольшом возвышении, вдали от огней основной части Края, они различались отчётливее. Когда они снова посмотрели на художника, тот предложил гостю бокал. Затем налил себе. Стекло издало тихий звон, Борька гавкнул.
– Тише, умри, – велел Кузьма, и пёс улёгся подле него.
– Спасибо, что пришли, – сказал художник, – если бы я догадался, что вы незаурядный человек, я пришёл бы к вам сам. Вы знаете, я позволю себе допустить, что свет особой, не известной вам прежде красоты пролился в то мгновение. Я не видел его, я не видел вас, я не знаю декораций. Но по вашим глазам и словам я смею судить, что вы были ошеломлены. Вы не готовы были к тому, что не гнев и не ужас смогут руководить вами, а нечто слабое и хрупкое – некая крошечная частица красоты, в которой вы никогда бы не заподозрили ни врага, ни даже соперника. Однако она придала вам другой силы: малым светом одолеть тёмное и страшное.
После монолога художник опустошил бокал и, опустив очки на нос, посмотрел на Кузьму прямым взглядом и сказал:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу