Розамунда Пилчер - Собиратели ракушек

— Как это?

— Я не знаю. Мне тоже хотелось бы это знать. Мне бы очень хотелось понять, почему он не берет в рот спиртного и не садится за руль. Это, конечно, не мое дело, но все-таки интересно. Он что-то скрывает, в этом нет сомнения. Но, насколько я его знаю, ничего постыдного там быть не может.

— Да если бы и скрывал, я бы не имела ничего против. — Антония уже не плакала. Она снова высморкалась и сказала: — Извините, я вовсе не собиралась тут сырость разводить.

— Иногда это полезно. Помни: лучше снаружи, чем внутри.

— Просто это первый в моей жизни человек, который мне нравится и который мне близок. Если бы до встречи с ним у меня была целая вереница поклонников, мне было бы легче все это пережить. Я не виновата, что так к нему привязалась, и теперь даже помыслить не могу, что придется его потерять. Когда я впервые его увидела у вас, то сразу поняла, что в нем есть что-то особенное, что он займет в моей жизни очень важное место. Но пока мы были там, все было очень хорошо. Мне было с ним легко и весело, у нас было о чем поговорить, нам хорошо работалось вдвоем, когда мы что-нибудь сажали, и между нами совсем не было натянутости. А здесь все изменилось, и я уже не могу ничего понять. Просто совсем сбита с толку.

— Бедная моя девочка, это я виновата. Прости меня. Я мечтала о том, чтобы эта поездка оказалась для тебя романтичной, незабываемой. Не плачь, не начинай все сначала, а то глаза распухнут и покраснеют и весь вечер пойдет насмарку.

— Господи, я такая нескладная… — неожиданно выпалила Антония. — Как бы я хотела быть такой, как Оливия. Уж она бы никогда не влипла в такую дурацкую историю.

— Ты не Оливия. Ты — это ты. Ты молода и красива. И перед тобой вся жизнь. Никогда не отрекайся от себя и не желай быть кем-то другим, даже Оливией.

— Она такая сильная. Такая умная.

— Ты тоже будешь такой же. Пойди умойся и причеши волосы, а потом спускайся вниз, в ресторан, и скажи Данусу, что я хочу остаться одна; вы пропустите по стаканчику и сядете за стол, и за обедом ты расскажешь ему все то, что только что говорила мне. Ты уже не маленькая. Вы оба не дети. Так больше не может продолжаться, и я не позволю тебе хандрить и огорчаться. Данус добрый. Что бы ни случилось и что бы он ни сказал, я уверена, он никогда тебя не обидит.

— Это я знаю.

Они поцеловались. Антония встала с кровати и пошла в ванную комнату умываться, а когда вышла, взяла с туалетного столика щетку Пенелопы и стала причесывать волосы.

— Серьги принесут тебе удачу, — сказала Пенелопа. — И придадут уверенности в себе. А теперь быстро иди вниз. Данус уж не знает, что и думать, куда мы обе подевались. И помни, поговори с ним и ничего не бойся. Никогда не бойся быть честной и правдивой.

— Постараюсь.

— Желаю удачи, милая. Прощай.

— Спокойной ночи.

Проснувшись, Пенелопа увидела, что утро безоблачно-ясное и обещает еще один погожий день. Откуда-то снизу доносились приятные и такие знакомые звуки: ласковый шум морского прибоя на далеком пляже; крики чаек и громкий щебет дрозда, который прямо под окном поднял из-за чего-то страшный шум; шуршание по гравию шин подъехавшей машины, остановившейся у дверей, и насвистывание водителя.

Было десять минут девятого. Пенелопа проспала ровно двенадцать часов и теперь чувствовала, что хорошо отдохнула, полна сил и очень хочет есть. Был вторник, последний день праздника. При мысли об этом ее охватил страх. Завтра утром они упакуют чемоданы и двинутся в далекий обратный путь, в Глостершир. Ее охватило нетерпение и беспокойство, потому что она не успела сделать все, что наметила. Она лежала, мысленно перебирая предстоящие дела и в кои-то веки выдвигая на первое место свои собственные. Дануса и Антонию и сложное положение, в котором они оказались, временно нужно отодвинуть на второй план. У нее еще будет время поразмышлять над их проблемами. Это потом, а сейчас она должна заняться своими делами.

Пенелопа встала, приняла ванну, причесала волосы и оделась. Затем, приведя себя в порядок и надушившись, она села за письменный стол и стала писать письмо Оливии на плотной, с дорогим тиснением бумаге, которую предоставляла своим постояльцам гостиница. Письмо было короткое, скорее похожее на записку; в нем она сообщала, что подарила Антонии серьги тетушки Этель. Почему-то ей показалось, что Оливия непременно должна об этом узнать. Она положила письмо в конверт, надписала адрес, прилепила марку и заклеила его. Потом взяла сумочку, ключи и спустилась вниз.