Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Матильда вышла из вагона. Она быстро, не глядя по сторонам, прошла по перрону. Работника она так и не заметила.

А он не стал смотреть ей вслед. Он только обнажил зубы. Но потом какая-то сила заставила его обернуться. Матильда уже скрылась из глаз. Тогда работник снова увидел перед собой охотничье ружье Мартина. Обнажив зубы, он опять устремил взгляд вдаль.

Матильде хотелось написать в телеграмме побольше.

— Можно ли вообще отправить отсюда радиотелеграмму на остров Яву?

— Конечно! А как же иначе! С Амстердамом у нас телеграфная связь. А оттуда вашу телеграмму передадут по радио на остров Яву. Уже через двенадцать часов она прибудет. Один франк за слово.

У Матильды при себе оказалось мало денег. К тому же у Уэстона был длинный адрес. Денег хватило только на два слова: «Счастлива. Матильда».

Поезд работника пришел. Он сел на переднюю скамейку, спиной к родной долине.

Примостившись на стуле в привокзальном кафе на самом солнцепеке, Матильда расправила синий тонкий листок бумаги со штампом авиапочты. Свое сердце, всю себя по почте не пошлешь. Чтобы все сказать, ей пришлось бы писать много дней подряд. Как начать письмо? И как его называть? Дорогой господин Уэстон? Нет, это немыслимо. Ей больно так обращаться к нему. Да и Уэстону это, наверное, причинит боль. Слава богу, ему, наверное, тоже. Можно ли написать: «Любимый»? Или «Мой самый любимый»? Матильда — жена Уэстона, но она до сих пор не знает его имени. Сама судьба предназначила ее в жены Уэстону. Таких вещей писать не надо. Хотя это — чистейшая правда.

Она снова перечла его письмо: «В ту минуту на празднике ты была со мной. Я это знаю наверное». Да, и Матильда знает это. Матильда вспомнила о своем сне, она проснулась тогда такая счастливая. Во сне она стала женой Уэстона и увидела на своей груди их ребенка. Надо было уйти к нему сразу же из бального зала. Теперь она и это знает.

Перед ее глазами прошли тяжелые годы жизни с Зилафом. Когда она очнулась, багровое солнце уже опускалось за горы. Со страхом взглянула она на часы. Поезд, который должен увезти ее письмо, отходит через несколько минут. Господи, так она может потерять целый день.

«Свет очей моих! Любимый! Приезжай! Но будь осторожен при перелете. Прошу тебя, будь осторожен! Приезжай! Я отдаю себя в твои руки».

Конверт и марки у Матильды были. Она подбежала к начальнику станции.

— Да, да, — ответил он ей невозмутимо, — поезд сейчас отходит, но вы еще успеете опустить письмо прямо в почтовый вагон. Он стоит вон там.

На следующее утро — Уэстон уже должен был получить ее телеграмму — Матильда отправилась к англичанке, которая ежегодно по нескольку месяцев жила в простом крестьянском доме у них в долине, — ей был полезен здешний климат. Уэстон говорил по-немецки вполне свободно. Но Матильде все равно хотелось немного лучше изучить его родной язык.

В комнате англичанки висела большая фотография в коричневой полированной раме, на ней был изображен английский король. Под фотографией стояли лилии, сорванные в саду. Англичанка — женщина неопределенных лет, с карими, без блеска глазами и землистым лицом, на которое всегда свисала прядь растрепанных волос, — любила на всем белом свете одного только английского короля. Матильда высказала свою просьбу по-английски.

— Звук «о» вы произносите вполне сносно. Вы скоро научитесь говорить. Только имейте в виду, что в английском языке существует тринадцать «о», и каждое из них произносится по-разному.

На следующее утро Матильда уложила свой коричневый парусиновый саквояж и поехала первым поездом в Берн. Когда Матильда была еще маленькой, родители завели ей сберегательную книжку. Сейчас она забрала все свои сбережения и пошла сперва в магазин тканей, а потом к портному.

Портной, польский еврей, ютился со своей молодой и красивой, сильно накрашенной женой (только нос у жены подгулял) в крошечной каморке — где готовили, спали и шили.

Матильда заказала себе два костюма.

— Вот материя, сшейте мне черный костюм и костюм из этой темно-серой фланели. Очень строгие, — молодая женщина показала на свой старый английский костюм, — такой же, как этот.

— Нет, не такой, — возразил поляк, мастер своего дела, — ваш костюм в два раза шире, чем надо. — Снимая с Матильды мерку, поляк приговаривал:

— Можете положиться на меня, мадам. Впрочем, при такой фигуре вы ничем не рискуете. — Он опустился на колени. — Юбка должна быть короче, — решительным жестом портной провел ногтем большого пальца по своему складному метру, убрав сразу десять сантиметров. Потом он вскочил с колен. — Я сошью вам такие костюмы, каких в этом городе и не видывали. — Эти слова он пробормотал скороговоркой, так ему не терпелось приняться за работу.