Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Матильда растерянно взглянула на мать, наливавшую кофе. Может, сказать ей, что Зилаф уже несколько лет имеет любовницу? Но разве только в этом дело? Просто это лишний раз доказывает, что они совсем разные люди. Может, рассказать о том, как грубо, с каким торжеством он сообщил ей о самоубийстве отца? Или о том, что он ее побил? Побил ни за что ни про что. Он, который связан с другой женщиной. Но Матильде тогда будет стыдно за Зилафа, мать придет в ужас и все же так и не узнает правды. Паули понимал ее с полуслова, да и Уэстону не пришлось бы ничего объяснять.

Матильда отодвинула масленку.

— Знаешь, мама, жизнь у нас не ладилась с самого начала. Несмотря на все наши старания. И мои и Зилафа. Ведь себя не переделаешь.

Лицо матери посветлело. Казалось, она подумала про себя: «Лишь бы не было чего-нибудь похуже». Усмехнувшись, она сказала:

— Если человек по-настоящему хочет, все еще можно наладить. Ссоры случаются в каждой семье. Муж с женой легко мирятся. У вас все еще будет хорошо. Сама увидишь.

— Но у нас никогда не было хорошо, мама. — Матильда тоже усмехнулась. — Я так рада, что все уже позади.

На скулах матери появился румянец. Она поставила чашку на стол.

— Разве можно быть такой легкомысленной? Брак — это не шутка. Дело идет о твоей жизни. Напиши ему ласковое письмо, и всё будет в порядке. Человек он хороший.

Матильда покачала головой.

— Наверное, он не хуже других. Но я больше не могу.

— Не можешь! Так не бывает. Надеюсь, ты не собираешься с ним разводиться? Вот видишь!

Мысль о разводе еще не приходила Матильде в голову.

— Очевидно, мне придется это сделать.

— Что? Ты хочешь развестись?

— Да, мама.

— Ты намерена развестись? Ты что, с ума сошла?

Глаза матери расширились от страха.

Матильда отвернулась.

— Мне было очень плохо с ним. Я чувствовала себя совсем потерянной и несчастной.

— Ну, а теперь послушай, что тебе скажет мать. Вот что я скажу тебе: на свете нет женщины несчастнее, чем разведенная жена. Хуже не бывает! Не бывает! Пусть у тебя будет самый плохой муж. Разведенной жене тяжелей всех, и вдобавок каждый кинет в нее камень. Ты ведь знаешь нашу деревню. Весь народ начнет чесать языки. Мне нельзя будет носа высунуть на улицу. И потом Зилаф человек обеспеченный. Не забывай, что с ним ты не знаешь нужды. Послушай меня. Если ты не хочешь сделать нас обеих несчастными на всю жизнь, вернись к мужу. Он — твоя опора, и с ним ты не пропадешь.

Разве может Матильда сказать матери, что Зилаф бил ее, бил по лицу?

— Мама, я больше не могу с ним жить, не могу быть его женой. Если я соглашусь на это, мама, я погублю себя, я погибну.

— Боже милостивый, что ты болтаешь?!

— Считай, что я этого не говорила, мама. Не говорила! Забудь мои слова! Только позволь мне остаться с тобой. Ведь мы не умираем с голоду. И я могу работать. Больше мне ничего не надо. Здесь я так счастлива, здесь мне хорошо.

Лицо матери помрачнело. Она почувствовала, что судьба Матильды уже решена. Все ее опасения и заботы, все ее страхи вылились в жалобном плаче. С трудом она подавила рыдания. Но к вечеру из спальни снова донесся безнадежный отчаянный плач. Матильда не находила себе места.

Если она поставит на своем — мать будет несчастна, а если уступит — погибнет сама. Плач все не умолкал. Матильда много раз подходила к двери и бралась за ручку. Она вся превратилась в слух,

Именно сейчас, когда судьба подарила Матильде передышку, она могла осознать всю тяжесть жертвы. Она открыла дверь и подошла к матери. Мысленно она положила руки на плаху.

— Я решила еще раз попытаться, мама.

Всхлипнув, мать приподнялась.

— Только не делай это ради меня. Думай не обо мне, а о себе.

— Да, да, мама, ты права, все наладится.

Жертва принесена. Теперь остается только улыбнуться, чтобы улыбку видела мать.

Но потом Матильда выбежала из дома и через луг пошла к лесу, здесь она могла наконец дать волю слезам. Она громко закричала и с криком бросилась на землю. Земля набилась ей в рот, но она продолжала кричать, пока не изнемогла. Тихо всхлипывая, она лежала на земле.

На обратном пути домой Матильда взглянула на свою руку, опустила ее и снова взглянула. Ей казалось, что это уже не ее рука. Она пожала плечами.

Теперь все равно. Но бледные губы Матильды все еще были растянуты гримасой боли.

Дома Матильда сразу же улеглась в постель. Вскоре к ней постучала мать.

— Ты уже спишь?

— Да, мама. Ложись тоже. — И вдруг она почувствовала ненависть к матери. В глазах у нее потемнело. Только глубокой ночью Матильда очнулась от обморока. Но она тут же вспомнила все, и ее измученный мозг вновь погрузился в тяжелую серую дрему.