Петр Мохирев - Ссыльный край

– Но Орлик, ты же сильный, давай, давай!

Конь лишь тревожно шевелил ушами.

– Тятя, помоги мне, я тону – у. Помогите – е– е!

«Лошади не выбраться самой, надо её за узду попробовать тащить, и мне надо выбираться из саней, я здесь тоже быстро замёрзну, ноги – то все в воде. К берегу надо, там нет воды, а если наледь меня не выдержит, и я буду так же как Орлик, по самую шею в воде. Что-то бы кинуть на лёд, доску бы какую – нибудь что ли, и по ней перебежать, но нет ни какой доски под рукой, тулуп только под ногами. Она схватила его обеими руками из воды, расправила и широко взмахнув, кинула на наледь, чем сильно напугала Красноармейку. Лошадь итак была встревожена необычайностью ситуации и периодически подавала свой голос Орлику, а тут, увидев впереди мелькнувшее большое чёрное пятно, резко кинулась к берегу и, проскочив под самой скалой, ветром умчалась вперёд. «Ну, вот и Красноармейка убежала от меня, надо выбираться тоже на берег, а там бегом к избушке, мужики помогут вытащить из воды моего Орлика. Она упёрлась руками в кромку льда и прямо из саней по тулупу стала медленно переползать. Вскоре она была уже на берегу, на твёрдом льду, однако бежать не могла. Боли и холода она не чувствовала, но ноги совсем плохо слушались, валенки и штаны смёрзлись, покрылись ледяной коркой и идти, тем более бежать в них было просто не возможно. Мозг лихорадочно работал, ища спасения – «штаны бы снять, в одних замёрзших валенках ещё можно бежать, но я же ведь их без помощи не стащу, да и без штанов пожалуй не добегу, замёрзну. Коню помочь бы выскочить из этого плена, но не подойти никак к нему. Неужели всё, вот так и замёрзнем вместе с Орликом». Слёзы бессилия и обиды катились по щекам, она снова и снова звала тятьку на помощь, не слыша своего голоса в темноте ночи. Нюрка пыталась ползти, но штаны смёрзлись до самого пояса так, что никаких сил уже не хватало, чтобы согнуть ноги в коленях, а на одних руках куда уползёшь? Она беспомощ-но сидела на снегу, кричать и звать на помощь уже не хотелось. Тут вдали, с дороги послышалось щёлканье бича и нетерпеливый мужской голос, покрикивающий на коня. Из темноты вылетела Красноармейка и резко остановилась, из саней вы-скочили Федька с Санькой.

– Что, жива?

– Жива, только ноги вот замочила, Орлика спасать надо.

– Вовремя тебя отец услышал, нето замёрзла бы здесь.

Федька быстро, без суеты завязал петлю на удавку, закрепил её на конце вырубленной палки и подтолкнул Саньку.

– Ты лёгкий, подойдёшь поближе, надевай ему на шею, другим концом верёвки я тебя обвяжу, чуть что, выдерну, ойкнуть не успеешь.

Санька ловко палкой накинул петлю на шею Орлику, другой конец привязали к саням Красноармейки, которую уже успели развернуть. Когда верёвка натянулась, Федька взмахнул бичём.

– Тащи родимая!

Верёвка натянулась и намертво сдавила горло Орлика, он, задыхаясь, забился, запрыгал ногами на кромку льда, верёвка его тащила вперёд и он из последних сил всё – таки выпрыгнул на твёрдый лёд. Федька снимал петлю с шеи, морозный воздух со свистом входил и выходил в ноздри коня.

– Быстро Нюрку в сани!

Вскоре лошади вмах вылетели со льда на угор и остановились у стоявшего у избушки Михаила.

– Что жива? В яму попала? Быстро в избушку, быстро.

Нюрку посадили на кровать, отец поближе пододвинул лампу, а Санька пытался стащить валенки, но они так обледенели, что за них было не уцепиться.

– Санька, давай нож, катанки разрезать придётся.

Разрезанные валенки всё – таки стащили, потом Санька держал обмёрзшие концы штанов, а отец вытаскивал из них Нюрку, та лишь тихо поскуливала.

– Тятя, Орлика греть надо, он долго в воде был. —

Федька, чего уставился, иди, грей коня, да бича не жалей, хорошо погоняй его, потом укутай потеплее. Санька, снега быстро в ванну.

Михаил уже сидел рядом с дочерью и тщательно растирал ей ноги спиртом из фляги. Спирт у них всегда был в зимовье, руки обмораживали часто, чего греха таить, иногда и вовнутрь принимали в качестве профилактических мер. Затем Михаил посадил Нюрку на колени в ванну и все ноги ей обложил снегом. Сначала она равнодушно смотрела на действия отца, но вскоре нестерпимая боль пронзила её от самых кончиков пальцев до колен. Она кричала на всю избушку и крупные слёзы катились по бледным щекам.

– Ой больно тятька, больно!

– Ну, вот и хорошо, что больно, значит, живые ноженьки твои, значит, побегаешь ещё, сейчас же посиди, потерпи маленько, потом натрём тебе их гусиным жиром и под одеяло.