Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

– Рассказывайте, что здесь произошло? – коротко бросили из форточки. Баба Уля, сбиваясь от волнения и холодной дрожи, все обсказала и выжидательно уставилась в форточку.

– Заладила ты, бабка: «туточка» да «тамачка», а в лицо-то его хоть видела?

– Нет, милый, не видела, где успеть-то, дверь тугая, пока насилу отворила, он и убег, зараза.

– Негусто, а по одежке можешь опознать, если встретишь?

Баба Уля растерянно замялась, сникла и казалась расстроенной от непосильного для нее вопроса, но что-то вдруг сообразила про себя и неуверенно сказала:

– Если со спины, то узнаю по распахнутой тужурке, – потом немного помолчала и добавила: – И по пьяному запаху: перекисший шибко, блевотный. Как дохнул на меня, когда пробегал мимо, прямо в голове помутилось.

В машине сдержанно хохотнули.

– Дак где, бабка, насильника-то искать будем? – бойко спросил усатый, видать старший, как определила баба Уля.

Она, придвинувшись вплотную к форточке, заговорщицки зашептала им:

– Вы тут, милые, посидите маленько, а я скоротенько обегу округ дома-то, там пустырь, снегу много, он туда не сунется, может, и спужну его, дак вы тут и изловите.

– Давай, бабка.

– И чё заладили – «бабка да бабка», – рассердилась баба Уля. – Ульяна Никифоровна я, Тандашкова, пенсионерка, семьдесят четыре года мне, сорок шесть годков отробила в колхозе день в день, туточка с сыном живу, в том подъезде, где все это приключилось.

– Ну ладно, ладно, – миролюбиво согласились в форточке, и тут же она захлопнулась.

Через некоторое время запыхавшаяся баба Уля наконец вернулась из оперативного розыска и робко подошла к машине.

– Штоись никовошеньки, – виновато выдохнула она в открывшуюся форточку.

– И что будем делать, Никифоровна? – строго спросили оттуда. Форточка снова закрылась, оперативники о чем-то немного посовещались между собой, и когда она снова открылась, то усатый вкрадчиво и доверительно спросил:

– А потерпевшая жаловаться будет, Никифоровна? Заявление напишет в милицию, как думаешь?

Баба Уля в нерешительности помялась и неуверенно ответила:

– Да откуль я знаю, родимые, наверно, мужику своему пожалится. Как без этого…

– Ну а все-таки, Никифоровна?

– Да как сказать, – снова замялась баба Уля, – в МУМе она работает, бухгалтером, в монтажном управлении, где и сын мой. Живет над нами. Женщина сурьезная, живописная, на людях видная… ниче… себе на уме, кажись и напишет. Как не написать, шапку-то содрали, чай, денег стоит, и немалых.

Усатый по-государственному нахмурил брови, раздул ноздри, глубоко вздохнул и вкрадчиво спросил:

– Дак что будем делать, Никифоровна?

– А сбегаю-ка я в этот подъезд да сунусь по этажам, сколь смогу, может, и пужну его где, – торопливо сказала баба Уля и засеменила к темному подъезду, не дожидаясь согласия оперативников.

Время шло, в машине молча курили. Временами хрипела рация, ровно стучал мотор, торопливо пробегали редкие прохожие, а бабы Ули все не было. Наконец один оперативник не выдержал и сдержанно ругнулся:

– Да где она запропастилась в конце-то концов…

– Да балабонит с кем-нибудь старая, а про нас и забыла, – живо отозвался другой. Усатый кивнул шоферу:

– Ну-ка, посигналь.

Тот длинно, несколько раз посигналил. Через некоторое время в подъездах домов гулко и часто захлопали выходные двери: доверчивые жильцы в спешке выскакивали на улицу с мусорными ведрами и, чертыхаясь, также резво возвращались обратно. Оперативники весело рассмеялись. Шофер пояснил:

– Половина машин сегодня из-за мороза не вышла из парка, вот и нет мусоровозок, заждались люди.

Истомленный долгим ожиданием бабы Ули, старший озабоченно сказал, оглянувшись на сослуживцев и как бы ища у них поддержки:

– Время попусту теряем, хлопцы. Сегодня почти во всех организациях города наконец-то выдают зарплату, так что наверняка вызовов будет много и вкалывать придется всю ночь…

– Это как всегда, – лениво и вразнобой отозвались сослуживцы.

Неожиданно легкий стук в дверное окошко. Это баба Уля неслышно подошла к оперативной машине, видя занятых разговором оперативников, выжидательно потопталась немного и стеснительно постучалась в дверку. Форточка открылась. Баба Уля, упреждая неприятные расспросы, с душевным облегчением от чувства исполненного долга выдохнула:

– Опять никовошеньки, штоись ума не приложу, куда этот зловонкий хряк заныкался, ведь на глазах, кажись, нырныл в эти двери…