Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

Но тут снова подошла Таисья и прижалась к нему, будто почувствовала тяжёлые раздумья мужа и решила по-своему облегчить его душевную маету и ласково, почему-то в ухо, прошептала:

– Иди-ка ты, Васенька, в постель, я уже её приготовила, а как управлюсь после ужина с посудой, и сама приду. И будем мы с тобой вместе решать загадку внука с философским уклоном и, даст Бог, решим, – и ещё плотней к нему прижалась, будто старалась его морально подбодрить перед решением заковыристой загадки.

От неожиданности Василий Петрович сперва взбодрился и хотел ответить жене запоздалой лаской, но её последние слова его насторожили, он с удивлением посмотрел в её усталые глаза, подёрнутые слёзной пеленой и в молчаливом недоумении, озадаченный ушёл в спальню. «Что же с моей Таисьей сегодня стряслось, что слезой прошибло, – в волнении размышлял он и не спеша укладывался в постель, при этом кисло морщился и ухмылялся. – Как это она додумалась сказать такие непутёвые слова, с таким-то явным намёком на известные обстоятельства супружеской жизни. Совесть, что ли, совсем потеряла в таком возрасте, что делает подобные бесстыдные намёки? Ну хоть бы додумалась посмотреть на себя в зеркало, ведь совсем седая, сморщенная и до неприличия ссутулилась, и вдруг как-то глупенько засуетилась ни с того ни сего, будто вспомнила их молодость, и без спроса вздумала тянуться туда, куда нынче сплошным потоком тянутся только молодухи. Еёто какая холера туда потянула в таком возрасте? Глупо и стыдно ей должно быть».

Неожиданно для себя Василий Петрович решил закрыть дверь в спальню на ключ, но, подумав, отказался от этой затеи, и был прав. Прятаться от своей старухи, с которой прожил всю жизнь, это же для него, хозяина семьи, вселенский позор. Этим поступком никогда и никого не рассмешишь, даже караван верблюдов, бесполезно. Конечно, организм женщины сложнее мужского, так природа распорядилась. Ведь любая женщина порой и сама не знает, отчего у неё внутри вдруг что-то засвербит, заискрит, но уже не воспламеняется, как в молодости, да и сердчишко при этом торопливо заколотится и начинает неприятно заикаться. И невольно возникает для её здоровья опасная проблема. А ведь эти «хотения» разных там бабулек в любом возрасте, будь они неладны, просто негигиеничны и, в общем-то, аморальны, с нравственной точки зрения, но природа своё берёт, чёрт возьми, и с этой морокой надо как-то уживаться.

Давно известно, что словами природу не переделаешь, как и женщину не ублажишь, даже в «бабулькином» возрасте. Нет, прятаться от своей жены в спальне он не будет, решил Василий Петрович, не таковский он мужик, но, если Таисья сейчас придёт к нему, он привычно укажет ей на положенное место и поступит так, как привык поступать всю жизнь, и без всяких там философских уклонов. И точка. Возражений и сомнений по этой теме он не принимает.

Всё-таки правильный человек Василий Петрович, муж Таисьи, скажут знающие их люди и не ошибутся.

Как-то раз Игнатий Кувшинов, мэтр среди местного писательского сословия, заглянул в Интернет, на свою страницу, проверить почтовые сообщения, и ему сразу бросился в глаза необычный псевдоним женщины в одном из писем, который его удивил: «Космическая русалка». Между прочим, эта неземная русалка просила зачислить её к нему в виртуальные друзья. Отложив все дела, он с интересом рассмотрел увеличенный портрет русалки и был приятно удивлён необычной красотой и колдовским обаянием этой молодой женщины, так просто и великодушно, предлагавшей ему свою дружбу. Он долго любовался её портретом и тяжело вздыхая, думал. Надо же, с какой непостижимой загадочностью может создавать матушка-природа настоящее произведение искусства из обыкновенной, казалось бы, женщины – залюбуешься. Ведь она своим неотразимым великолепием украсит любое общество и вмиг обратит на себя внимание всех, где бы ни появилась собственной своей восхитительной персоной.

Да, она была дьявольски прекрасна, нет, она была блистательно красива той всепобеждающей красотой, для описания которой не хватает ни привычных слов, ни самой буйной фантазии утончённого ценителя прекрасного. Казалось, она милостиво, всем своим ликом неотразимо жгучей красавицы, приглашала его окунуться в мир прекрасного, познать истинную радость человеческой жизни на этой грешной земле. При этом загадочно и снисходительно улыбалась, как Мона Лиза. Игнатий душевно дрогнул и с молчаливым восторгом ликовал от сознания, что далеко не каждому мужчине, как ему сегодня, может запросто предложить дружбу такая поразительно красивая женщина.