Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

В одну из суббот того золотистого сентября мы с Николаем и помчались на его мотоцикле на охоту по привычному маршруту, когда неожиданно для меня он свернул на незнакомую мне просёлочную дорогу, и примерно через полчаса мы лихо въехали в маленькую деревушку со старыми, вросшими в землю чуть не по самые окна, домишками и остановились посреди улицы, заросшей травой. Ни привычного собачьего лая, ни петушиного ора мы не услышали, даже любопытной деревенской ребятни, которую мог заинтересовать мотоцикл, на улице не заметили. Николай заглушил мотор, обернулся ко мне и торжествующим голосом произнёс:

– А вот тебе твоя Пердиловка, смотри, любуйся, если не верил моим словам!

Я мельком оглядел маленькую деревушку, показавшуюся мне с первого взгляда сиротливой и умирающей в тоскливом одиночестве. И действительно, вид у Пердиловки был более чем унылый. Я с тоской смотрел на ветхие домишки с позеленевшими крышами, на заброшенный и почти разрушенный скотный двор и ещё какие-то постройки, рухнувшие от старости и ветхости. Жалко и печально было мне смотреть на скорую и унылую кончину деревеньки.

– Почему она моя? Она наша, – буркнул я в ответ Николаю.

– Теперь-то ты веришь, что это действительно Пердиловка? – не отставал Николай.

– Нет, не верю, – сердито ответил я удивлённому приятелю и направился к ближайшему домишку, который вроде был жилым, и постучал в мутное окошко.

Из калитки вышла пожилая женщина, первой поздоровалась и вопросительно на меня посмотрела, наверное, пыталась узнать во мне знакомого. Немного волнуясь, я спросил, правда ли, что их деревню называют Пердиловкой? Она кивнула головой и, посчитав разговор оконченным, повернулась было уходить, но остановилась и, повернувшись ко мне с некоторой обидой и запоздалой гордостью добавила, что вообще-то их колхоз официально называется «Зарёй коммунизма», а Пердиловкой их деревню назвал кто-то из местных, кажись ещё в старое время, до революции. Нынче об этом почти забыли и уже редко кто так деревню называет. Старые-то люди давно померли, кто помнил и знал, почему её так прозвали, а молодым без разницы, неинтересно им об этом знать. Потом, чуть подумав, неуверенно сказала, что если я хочу узнать все подробности об этом, то мне следует вернуться немного назад и зайти в первый дом на отшибе, с провалившейся деревянной крышей, который мы проехали. Там живут последние старики в нашей деревне, дед с бабкой, они-то, может, и расскажут об этом, если что ещё помнят. «Шибко старые они и больные», – с тяжёлым вздохом добавила она и закрыла калитку. Вернувшись, я кротко рассказал приятелю, уже сидевшему в седле тарахтевшего мотоцикла о своём разговоре с хозяйкой дома и предложил ему чуть вернуться назад, на край деревушки, зайти в дом к старикам и досконально всё разузнать по этому вопросу. Приятеля буквально охватила ярость из-за моей просьбы, он разразился руганью, выкрикивая, что мы и так уже опаздываем на вечернюю зорьку, и закончил тем, что послал меня подальше, куда посланные никогда не ходят. Я тоже не пошёл туда, куда он меня послал, а еле успел вскочить на заднее сиденье мотоцикла, и мы помчались к заветному озеру. Охота тем вечером была удачной, а вот утро выдалось пасмурным и впервые в этом месяце ненастным. По окончании охоты начал накрапывать дождь и вскоре перешёл в ливень. Просёлочную дорогу так развезло, что мы вместо привычного часа добирались до шоссе шесть часов эти восемь километров и так уломались, что когда наконец добрались до большака, поставили мотоцикл у обочины и рухнули на мокрую траву, чтобы отдышаться. Да так и пролежали в молчании около часа, не в силах пошевелиться, пока тела не остыли и нас не начало пронизывать холодком. С трудом поднялись, но кости ломило от боли, будто вагон с углём разгрузили, и нас самих перемололо. Кое-как пересилив одолевшую нас усталость, сели на мотоцикл и помчались домой.

Согласитесь, дорогой читатель, что всегда радостно возвращаться в родной дом, из любой поездки, даже из самой неудачной. А тогда, проезжая мимо поворота на Пердиловку, я прокричал в ухо Николая сквозь вой встречного ветра, давай, мол, заедем в деревню к старикам минут на пятнадцатьдвадцать, разузнаем всё о деревеньке, да и отдохнём в тепле. В ответ на мою просьбу Николай лишь задёргался телом в нервном беззвучном смехе, поддал газу, и мы понеслись по дороге с такой бешеной скоростью, что мне подумалось, как бы в живых остаться, если не дай Бог, что случится при такой гонке по мокрому асфальту. Однако обошлось. Признаюсь, что доконал я тогда этой Пердиловкой своего дружка так, что он и не рад был, что рассказал мне о ней ради потехи. Чудно сегодня так думать. Но с той поры как я узнал о существовании такой деревушки, верил, что вернусь к ней в своей памяти, пусть и мысленно, но когданибудь вспомню и напишу воспоминание о её горемычной судьбе, какая оказалась у сотен и тысяч других деревень в нашем Отечестве, навечно сгинувших с лица земли, будто их никогда и на свете не было.