Анри Труайя - Рассказы

— Как вам подстричь ногти? — спросила она.

— Очень коротко, — ответил тот. — Как можно короче!

Только взглянув на ногти, она поняла, что с ними придется повозиться. Но Жинетт целиком полагалась на свое мастерство и качество инструментов. Взяв резаки и кусачки, она стала трудиться над большим ногтем. К ее крайнему изумлению стальные лезвия не могли надкусить ноготь. Она попыталась еще раз. Тщетные усилия!

— Это правда, — сказал господин, — они у меня очень твердые.

— Ничего! — пробормотала она. — Мы их одолеем! Нужно лишь немного терпения!..

Первые резаки пощербились, вторые затупились, только третьи где-то на десятой попытке врезались таки в край ногтя. Мсье Шарль давно уже закончил стрижку клиента, а Жинетт, сгорбившись, все еще воевала с ногтями. Чтобы не задерживать парикмахера, который должен был сейчас обслуживать постоянного посетителя, она перешла с незнакомцем вглубь зала. Ей еще никогда не приходилось с таким трудом подстригать мужские ногти. С другими клиентами это было для нее искусством, а с этим — каторжная работа. Но что бы там ни было, думала она, а речь идет о ее профессиональной чести. Она должна во что бы то ни стало победить. Одна за другой все картонные пилочки поломались, держалась лишь стальная. Жинетт пилила с такой силой, что от ногтя просто блестящие пылинки летели, как при шлифовании агата. Когда ногти наконец были подстрижены, она принесла мисочку, до половины заполненную кипятком. Жинетт как раз собиралась разбавить его холодной водой, когда клиент опустил в мисочку руку.

— Осторожно! — вскричала старая дева. — Вода очень горячая!

— Да нет, — ответил он, и глазом не моргнув.

Он шевелил пальцами в кипятке и улыбался от удовольствия. Его глаза, выглядывавшие из-под припухших век, были такие же карие и блестящие, как каштаны. Жинетт успокоилась. Разморенная сладкой усталостью, она закончила полировать ногти.

— Меня еще никогда так хорошо не обслуживали! — сказал незнакомец, прощаясь.

И он сунул ей такие большие чаевые, что она чуть не поклонилась.

В следующий вторник, когда Жинетт трудилась над левой рукой господина де Гресси (что ни говорите, а все-таки приятно придавать блеск аристократическим конечностям!), дверь парикмахерской открылась, пропуская в зал все того же улыбающегося коротышку, с которым она столько намучилась в прошлую субботу. Может быть, он что-то забыл? Нет, он направляется к мадам Артюр и просит, чтобы мадемуазель Жинетт обслужила его, как только освободится. Жинетт взглянула на пальцы нового посетителя и заметила, что ногти у него такие же длинные, как и в прошлый раз. И это за каких-то три дня! Разве такое бывает? Она снова взялась за работу, но так нервничала, что несколько раз неосторожно порезала клиенту палец и господин де Гресси должен был сделать ей замечание. Пристыженная впервые за долгое время работы в парикмахерской, она стерла ваткой капельку крови, выступившую на мизинце клиента. Господин де Гресси ушел обиженный, но это ее нисколько не взволновало, ибо в ту минуту она думала только о незнакомце, который в свою очередь уселся перед ней.

— Они очень быстро отрасли! — заметила она, разглядывая руку, которую он положил перед ней на подушечку.

— Время — понятие очень относительное, — усмехнулся он, и его лицо покрылось лучиками морщинок.

Жинетт не поняла, что подразумевает клиент, и выбрала самые крепкие кусачки в своей сумочке. На этот раз, наученная предыдущим опытом, она уже меньше возилась с ногтями. Через час они снова имели приличный вид. Закругленные, оттененные розовым лаком, отполированные замшей, они, словно десять маленьких зеркал, отражали свет ламп.

— До послезавтра, — сказал господин, вставая.

Она решила, что это шутка, но через день он снова был в парикмахерской. С насмешливой улыбкой, прячущейся в уголках губ, и с ногтями, отросшими не менее чем на два сантиметра.

— Неслыханно! — пробормотала она. — Сколько работаю, такого никогда не видела! А вы обращались к врачу?

— А как же! — вскричал он. — К десяти, к двадцати врачам!

— И что они сказали?

— Что это признак крепкого здоровья!

Он издевается? Или говорит правду?.. Он вызывал беспокойство, и одновременно ей было приятно держать в руках эту когтистую, горячую руку. Он назвал свою фамилию кассирше: господин Дюбрей (фамилия, вполне заслуживающая доверия, решила старая дева) и попросил записывать его на прием к мадемуазель Жинетт через каждые два дня на полседьмого вечера.