Анри Труайя - Рассказы

Господин Богас ответил с затравленным видом:

— Никак нет. Я к вашим услугам.

— Вот и хорошо. Вы будете позировать недолго. Час, не больше. Жорж, подай угольные карандаши и кисти…

Лакей принес все необходимое, и Оскар Мальвуазен принялся рисовать портрет мэра, которому надлежало украсить большую панель в глубине зала. Ослепляющий свет лампы мешал господину Богасу следить за движениями угольного карандаша на белой стене. Он видел лишь, как Оскар Мальвуазен подходил к стене, потом отскакивал от нее, наклонялся, чтобы подправить какую-то линию, а затем порхал по комнате, и его малиновый халат величественно реял за ним. Иногда художник чуть не задевал несчастного мэра полой своей одежды. А то вдруг он клал руки ему на плечи и вперивал свой инквизиторский взгляд в большие слезящиеся глаза мэра.

— Я вижу, вижу, — бормотал Оскар Мальвуазен, — я различаю, чувствую, улавливаю, хватаю и вытаскиваю на поверхность, выворачиваю наизнанку и выпускаю на свободу все внутреннее, тайное, красное, греховное, существенное и постыдное…

— Прошу вас, не надо! — умолял господин Богас.

Оскар Мальвуазен вынул из кармана яблоко и съел его с жадностью. Зернышки он выплюнул на пол. Ноздри его раздувались. Он походил на хищника. Господин Богас печально вспоминал свой удобный домик, в котором его ждали жена и двое детей. Ему казалось, будто этот безжалостный чужак его раздел, обесчестил, изнасиловал. Будто этот жгучий взгляд отбрасывает его муниципальную перевязь, портфель, его политические убеждения, поддержку избирателей, общие фразы его выступлений и даже сам смысл его жизни! Словно он с каждой минутой становится все беднее и в конце концов должен остаться только с тем мизером — своей душой. Он вздрогнул.

— Мсье, мсье, я устал, — закричал он.

— Молчите! — оборвал его Мальвуазен.

Он схватил кисти и теперь крупными мазками наносил краску на белую стену. И взявшись за краски, он продолжал свои дьявольские прыжки. Борта халата реяли за ним, как красные крылья. От яркого света лампы над его лысиной стояло какое-то огненное сияние. Кисти танцевали у него в руках, как каминные щипцы. Пробили часы.

— Еще несколько минут! — сказал Оскар Мальвуазен. — Если бы вы знали, как вдохновляете художника!

В два часа ночи он отбросил кисти и вытер лицо оранжевым носовым платком. Господин Богас, у которого тело одеревенело от неподвижного сидения, не осмеливался подняться или пошевелить рукой.

Оскар Мальвуазен взял его за руку и подвел к фреске. А потом, направив лампу на стену, весело вскричал:

— Имею честь отрекомендовать вам господина Богаса, мэра Терра-ле-Фло.

Господин Богас от удивления разинул рот и чуть не упал.

На стене прямо перед собой он увидел какое-то ужасное звериное лицо с темно-фиолетовой кожей и налившимися кровью глазами. Рыжая прядь, как слизняк, свисала на лоб урода. Из мерзко искривленного рта текла слюна.

— Но… но… это же не я! — простонал господин Богас.

Конечно, господин мэр никогда не считал себя красавцем. Он прекрасно знал, что лоб у него слишком низкий, лицо слишком красное, а усы слишком уж топорщатся. Но что все эти незначительные изъяны в сравнении с этими омерзительными чертами, которыми его наделила кисть художника!

— Такой реакции я ожидал, — сказал Оскар Мальвуазен. — Вы себя не узнаете?

— Нет, мсье! — ответил господин Богас с укоризной.

И он застегнул пиджак, давая понять, что его оскорбили.

— Жаль, — продолжал Оскар Мальвуазен. — Хотя могу уверить вас, что сходство поразительно. Конечно, я не изобразил вашу телесную оболочку…

Опять эта телесная оболочка! Господин Богас решил, что самое время рассердиться.

— Я запрещаю вам говорить о моей телесной оболочке! — вскричал он.

— Тогда поговорим о вашей душе. Ведь это ваша душа, которую я узрел силой чудесного гипноза…

— Это моя душа?

— А чья же?

Господин Богас прямо посинел от бешенства. На какое-то мгновение он даже стал похож на свой портрет. А потом закричал:

— Мсье, во имя занимаемого мной положения, которое вам следует уважать, я приказываю немедленно стереть это безобразие и извиниться передо мной, как того требуют обстоятельства.

Ничуть не тронутый этими словами, Оскар Мальвуазен подошел к портрету, насвистывая.

Господин Богас не сводил с него глаз. Вот художник макнул кисть в желтую краску, чуть коснулся стены, и над портретом венком расцвела надпись. Мэр с ужасом прочитал слова, которые отныне должны были украшать его изображение: