Гийом Мюссо - Девушка и ночь

– Нет! Я хотела ребенка от Винки . Чтобы ему передались ее гены, ее совершенство, ее грациозность, ее красота. Чтобы он стал продолжением нашей любви.

– Я знаю про рецепты на снотворное, которым вы ее снабжали не без помощи доктора Рубенса. Странная какая-то у вас была любовь, вы не находите? Чтобы подпитывать ее, одной из вас приходилось пичкать другую наркотиками.

– Ах ты, мерзкий…

Девилль никак не могла подобрать нужного слова. Она сама уже с трудом сдерживала своих злобных псов. Я почувствовал, как мою грудь будто сжало тисками и как в сердце что-то кольнуло, а потом у меня закружилась голова. Силясь справиться с головокружением, я продолжал свое:

– Знаете, что Винка сказала мне напоследок, перед тем как умерла: « Это все Алексис… меня заставили. Я не хотела с ним спать» . Целых двадцать пять лет я ошибался, неверно истолковав смысл ее слов, и это стоило жизни человеку. Но теперь я точно знаю, что они означали: «Алексис Девилль заставила меня спать с твоим отцом, а я не хотела». – Я задыхался. Меня била дрожь. Избавиться от этого кошмара можно было лишь одним способом – раздвоиться. – Как видите, Винка умерла, прекрасно сознавая, что вы – сущая мразь. И построй вы хоть тысячу садов ангелов, потерянного не вернешь.

Опьяненная яростью, Алексис Девилль скомандовала «фас».

Первым на меня набросился американский стаффордширский терьер. Ударной мощью собаки меня отбросило назад. Падая на пол, я ударился головой о стену, а потом о выступающий угол металлического стула. Вслед за тем я почувствовал, как собака впилась мне в шею, пытаясь вонзить клыки в сонную артерию. Я старался отпихнуть от себя пса, но все без толку.

Грянули три выстрела. Первый уложил собаку, терзавшую мой затылок, и спугнул обоих ее сородичей, заставив их пуститься наутек. Два следующих выстрела прогремели, пока я все еще лежал на полу. Едва успев опомниться, я увидел, как Алексис Девилль качнулась и ее, истекающую кровью, отбросило к камину. Я повернул голову в сторону остекленного проема. И разглядел на его фоне силуэт Ришара.

– Все в порядке, Тома, – заверил он меня ободряющим тоном.

Точно так же он говорил, когда мне, шестилетнему малышу, снились по ночам страшные сны. Рука его не дрожала. Он твердо сжимал деревянную рукоятку «смит-вессона», когда-то принадлежавшего Франсису Бьянкардини.

Отец помог мне встать, поглядывая в оба, чтобы нас не застали врасплох церберы, если им вдруг взбредет вернуться. Когда он положил руку мне на плечо, я вдруг снова почувствовал себя шестилетним мальчонкой. И подумал об уходящей натуре, воплотившейся в мужчинах прежнего поколения, таких как Франсис с Ришаром. Мужчин ершистых, угловатых, со своей, устаревшей системой ценностей. Мужчин, на которых всем наплевать, потому как их мужественность теперь считается постыдной и первобытной. Тех самых мужчин, с которыми мне дважды посчастливилось встретиться на жизненном пути. Потому что они не побоялись запачкать руки ради того, чтобы спасти мне жизнь.

Опустив их на самое дно огромной ванны с кровью.

Дни, воспоследовавшие за смертью Алексис Девилль и арестом моего отца, стали самыми странными в моей жизни. Каждое утро я уверял себя, что полиция вот-вот снова возобновит расследование по делу об исчезновении Винки и Клемана. Но мой отец, даже сидя в одиночной камере, мастерски отвел от меня опасность. Он утверждал, что несколько месяцев состоял в любовных отношениях с Алексис Девилль. Его жена, объяснил он, узнала про их связь и, прихватив ружье, отправилась посмотреть на его любовницу. Почувствовав опасность, Алексис стала защищаться и убила мою мать, а потом ее саму застрелил мой отец. Его показания ни у кого не вызывали сомнений. Он ясно и правдоподобно объяснял мотивы, двигавшие всеми главными действующими лицами. Первая его заслуга заключалась в том, что эти убийства он отнес к сфере «страсти». Адвокат отца уже заранее потирал руки, радуясь благоприятному исходу дела. Жестокость, с какой Алексис Девилль расправилась с моей матерью, а также события из ее прошлой жизни, включая пребывание в психиатрических больницах и эту историю с собаками, которые едва не разорвали меня, собственно, и толкнули моего отца на праведную месть, что, однако, никоим образом его не оправдывало, хотя позволило назначить ему легкую меру наказания. Но главное преимущество версии с преступлением страсти состояло в том, что она никак не была связана с делом Винки и Клемана.