Гийом Мюссо - Девушка и ночь

После этого я, точно тень, еще долго слонялся под проливным дождем по безлюдной площади. Ее уже совсем затопило. Должно быть, сточная система забилась обломками асфальта, которые в нее смыло. Все еще подсвеченные фонтаны выбрасывали в темноту длинные позолоченные струи воды, которые, сливаясь с потоками дождя, образовывали потрясающую дымку.

Промокший с головы до ног, окутанный пеленой измороси, я, точно побитая собака, метался из стороны в сторону, чувствуя, как сердце мое пронзает жгучая боль, а нервы напрягаются до предела. Туманная пелена, застилавшая мои ноги, скрывала пределы площади, бордюры, тротуары и дорожную разметку. Мне казалось, что она поглощает все мои силы и размывает жизненные ориентиры. Я уже действительно не знал, какова была моя роль во всей этой истории, угнетавшей меня столько лет. Я падал в пропасть, и падению моему, казалось, не будет конца. Словно по сценарию фильма ужасов, который придумал вовсе не я, – по крайней мере это не вызывало у меня ни малейших сомнений.

Вдруг туманную мглу пронзил свет автомобильных фар, развернувшихся в мою сторону: это была широкомордая «Дачия» Стефана Пьянелли, он вернулся за мной.

– Садись, Тома! – сказал он мне, опустив стекло со своей стороны. – Я подумал, тебе не на чем вернуться, и вот, решил отвезти тебя домой.

Я принял его предложение, потому что чертовски устал. На переднем пассажирском сиденье был все такой же кавардак, и я снова разместился на заднем сиденье, рядом со спящим Эрнесто.

Пьянелли сказал, что как раз возвращался из конторы «Нис-Матен». Сегодня редакция закрылась пораньше, так что подготовить репортаж о смерти моей матери для завтрашнего выпуска еще не успели. Но журналист заглянул к себе в кабинет и написал статью, которую разместил на сайте газеты.

– Подозрения против твоего отца не в счет, уж больно они слабоваты, – заверил меня он.

Пока мы ехали по берегу моря в Ла-Фонтон, Пьянелли наконец признался, что случайно встретил Фанни, когда выходил из больницы, куда он приехал ближе к вечеру, чтобы разузнать, что там с Максимом.

– Она была вся издерганная. Я еще никогда не видел ее в таком состоянии.

В моем утомленном сознании прозвучал сигнал тревоги.

– И что она тебе поведала?

Мы остановились на перекрестке у «Ла-Сиесты». На самом долгом светофоре в мире…

– Она мне во всем призналась, Тома. Рассказала, что это она убила Винку и что твоя мать с Франсисом помогли ей скрыть следы преступления.

Теперь я понял, чем Пьянелли еще недавно был так озабочен: его поразили не только обстоятельства смерти моей матери, но и очередная история с убийством.

– Она сказала, что сталось с Клеманом?

– Нет, – признался он. – Это единственная деталь головоломки, которой мне недостает.

Включился зеленый свет. «Дачия» свернула на национальное шоссе и направилась в сторону Констанса. Я был вконец разбит. Мысли совсем затуманились. Казалось, что этот день никогда не закончится, что нагрянет огромная волна и все смоет. Слишком много разоблачений, трагедий, смертей и угроз, которые витали над дорогими мне людьми. И тут я сделал то, чего делать нельзя ни при каких условиях: дал слабину и нарушил двадцатипятилетний обет молчания, потому что уж очень хотел верить в человеческую природу, в то, что Пьянелли хороший человек и что нашу дружбу он ценит превыше своей профессии журналиста.

Я раскрыл ему все карты – рассказал про убийство Клемана и про то, что узнал сегодня. Когда мы подъехали к дому моих родителей, Пьянелли остановил машину возле ворот, но двигатель не выключил. Мы еще целых полчаса сидели в салоне его старенького кроссовера и разговаривали, стараясь разобраться во всей этой истории. Он терпеливо помог мне восстановить события, произошедшие чуть раньше, после полудня. Судя по всему, моя мать подслушала наш разговор с Максимом. Она, как и я, заметила, конечно, что рука, написавшая посвящение на книге, отличалась от почерка Алексиса Клемана, писавшего отзывы на мои школьные сочинения. Эта деталь и помогла ей установить личность убийцы Франсиса. Она назначила ему встречу на мысе Антиб, чтобы загнать его в ловушку и убить. Словом, ей удалось то, что у нас не получилось: разоблачить грозное чудовище, томимое неутолимой жаждой убийства.

И такая проницательность стоила ей жизни.

– Постарайся отдохнуть, – сказал Стефан, обняв меня на прощание. – Завтра я тебе позвоню, мы вместе поедем в больницу – узнаем, как там Максим.