Гийом Мюссо - Девушка и ночь

– Ты это о чем, Стефан?

– Не строй из себя невинного агнца.

Я постарался говорить непринужденным тоном:

– Я живу в Трайбеке [18]. И за чашкой кофе читаю «Нью-Йорк таймс», а не твою местную бульварную газетенку. На какую еще статью ты намекаешь? Уж не на ту ли, где ты извещал о пятидесятилетнем юбилее «конторы»?

Судя по его кислой мине и насупленным бровям, мы говорили о разных вещах. Впрочем, мое облегчение оказалось недолгим, потому как он тут же мне вкатил:

– Я намекаю на статью про Винку Рокуэлл.

На этот раз я так и застыл от изумления.

– Значит, ты действительно не в курсе! – заключил он.

– Да в курсе чего, черт возьми?

Пьянелли покачал головой и достал из сумки блокнот.

– Мне пора работать, – сказал он, когда мы вышли на главную площадь. – Надо еще тиснуть статейку в местную бульварную газетенку.

– Погоди, Стефан!

Довольный произведенным на меня впечатлением, он ретировался, махнув мне рукой:

– Еще поговорим.

Сердце у меня готово было вырваться из груди. Одно я знал совершенно точно: сюрпризы для меня на этом не закончились.

Каштановая площадь содрогалась в такт оркестру и бойким разговорам, которые вели гости, сбившиеся в мелкие группы. Когда-то здесь росли величественные каштаны, но их уже давно уничтожил вредитель. Впрочем, площадь сохранила свое название, хотя теперь здесь все было засажено канарскими пальмами, чьи грациозные силуэты навевали мысли о каникулах и праздности. Под просторными шатрами из сурового полотна поставили буфет с рядами стульев и обтянули все цветочными гирляндами. На забитой народом эспланаде суетились официанты в канотье и матросских костюмах.

Я подхватил с подноса бокал, пригубил из него – и почти сразу отправил его содержимое в кадку с цветами. Вместо фирменного коктейля руководство не нашло ничего лучше, как предложить гостям отвратительную кокосовую воду, смешанную с холодным имбирным чаем. Я подошел к буфету. Как видно, и тут решили обойтись незамысловатым ассортиментом угощений. Я как будто оказался в Калифорнии или в одном из заведений Бруклина, где царил культ здоровья. Ни тебе печеных овощных рулетиков с анчоусами, ни оладий из кабачков, ни пиццы а-ля провансаль. Одни только жалкие с виду овощи ломтиками, десерты с обезжиренными сливками да безглютеновые тосты с сыром.

Я отошел от главной сцены и пристроился на верхней ступеньке широкой, вылизанной до блеска бетонной лестницы, обрамлявшей часть площади наподобие амфитеатра. Я нацепил солнцезащитные очки и со стороны – с высоты моего наблюдательного поста – стал с любопытством разглядывать своих бывших однокашников.

Они обменивались поздравлениями, хлопали друг друга по спине, обнимались, хвастались лучшими фотографиями своих чад – малышей и подростков, – обменивались адресами, телефонными номерами, френдились в социальных сетях. Пьянелли не ошибся: я был чужд всего этого. А притворяться другим не мог. Во-первых, потому, что я ни капли не скучал по лицейским годам. Во-вторых, потому, что по натуре своей я одиночка, который привык таскать в кармане книжку, но так и не удосужился обзавестись учетной записью в «Фейсбуке». Эдакий затворник, не очень-то приспособившийся к эпохе поборников кнопки «лайк». Ну и, наконец, потому, что быстротечное время совсем меня не пугало. Я не впал в уныние, когда отметил свое сорокалетие и когда у меня побелели виски. Сказать по чести, мне даже не терпелось постареть, потому как это означало отдалиться от прошлого, не имеющего ничего общего с потерянным раем, но казавшегося мне эпицентром драмы, от которой я убегал всю свою жизнь.

Первый вывод, к которому я пришел, наблюдая за бывшими однокашниками, заключался в следующем: большинство из них, тех, кто разъехался по разным городам и весям, жили в достатке, и первой их заботой было не перебрать в весе. Зато их не миновал главный бич, разящий особей мужского пола, – облысение. Правда, Никола Дюбуа? Ему явно не повезло с трансплантатами. А вот Александр Мюска тщился спрятать свою лысину под длиннющей прядью, переброшенной через макушку. Что же до Ромена Русселя, он предпочел кардинальный выход – бриться наголо.

Мне было приятно думать, что память меня, на удивление, не подвела: всех своих сверстников я помнил очень хорошо и каждого мог назвать по имени. Издалека они являли собой забавное зрелище. И даже в некоторой степени очаровательное, поскольку некоторых это торжество наполняло чувством реванша за прошлое. Взять хотя бы Манон Агостини. В лицейские годы робкая дурнушка, она превратилась в красавицу, вполне уверенную в себе. Та же метаморфоза произошла и с Кристофом Мирковичем. В прошлом сущий ботан , хотя в то время так еще не говорили, теперь он совсем не походил на того мордастого, прыщавого козла отпущения, который мне запомнился, и я был очень рад за него. Как заправский американец, он кичился своими успехами, нахваливал свою «Тэслу» [19]и болтал по-английски с подружкой, которая выглядела моложе него лет на двадцать и на которую пялились все кому не лень.