Дарья Бобылёва - Сборник произведений

Большая старуха с красивым цыганистым лицом суетилась в избе — Любанька-шептунья. Она пыталась влить травяной отвар в рот сидевшей на подушках Таньке, а та плевалась — бледная, вся в багровых пятнах, словно от ожогов, с запухшим до слепой щели глазом, но живая. Живая Танька. Мать плакала, целовала Таньку, а суровая Танька еще пуще плевалась. Требовала, чтобы шли Серафиму искать, как сквозь землю девчонка провалилась, а темнеет уже.

Тут стукнула дверь. Серафима на пороге возникла — мокрая, дрожащая, безмолвная, с напряженно вытянутыми вперед руками.

— Симушка, слава Богу! — крикнула ей мать, не оборачиваясь и не видя ни этих шарящих во тьме рук, ни крови, застывающей у Серафимы на щеках, как свечной нагар. — Вылечила баба Люба Таню!

Любанька-шептунья подняла голову — и замерла, глядя на Серафиму.

— Ой, не вылечила… — горестно качнула она головой.

Бросила кружку с отваром Таньке прямо на одеяло, кинулась к девчонке и успела-таки поймать оседающую на пол Серафиму, легонькую и костлявую, как птичка.

Лена была в каменном веке. Полудикие, низколобые люди в юбках из звериных шкур — сплошь почему-то леопардовых — ничего еще не изобрели. Ни колес, ни домов, ни одеял, ни даже кроватей. Они спали в маленьких двухкомнатных пещерах прямо на полу, а снаружи шумели древовидные плауны и трубили мамонты.

Лежать было твердо и неудобно, пол холодил живот и левую щеку, которой Лена прижималась к рассохшимся паркетинам. Наконец она решила, что вытерпела достаточно, и переместилась во времени, вскарабкавшись с по-прежнему закрытыми глазами на кровать. Наступил бронзовый век. Люди изобрели всякие орудия, добыли огонь и матрацы. Лена с наслаждением вытянулась на мягком. Одеяла и подушки все еще не существовали, и их пришлось скинуть ногой на пол.

Юра тоже с удовольствием вытянулся бы на мягком, но мама заставила его парить ноги. Они здорово замерзли, пока Юра катался с горки, и руки в мокрых варежках тоже заледенели, и за шиворот набился снег, и порвался на заду настоящий американский пуховик, присланный из штата Огайо двоюродной тетей: ее сыновьям этот пуховик был мал. Рваные, сочащиеся белыми перьями раны мама заметить еще не успела, потому что он старательно, как дрессированная избушка, поворачивался к ней передом. Варежки Юра высушил на батарее в подъезде и там же согрел руки, корчась от боли в оттаивающих пальцах, а вот ноги мама пощупала сразу и сразу поняла, что они ледяные.

Сморщенные пальцы вынырнули из воды двумя грядами розовых скал. Теперь они стали последними уцелевшими фрагментами великого материка Атлантида, обреченного на гибель в тазу-океане. Юра качнул таз, упершись в дно пятками, и океан взволновался. Последние из атлантов стояли на розовых скалах и спокойно ждали гибели. Они знали, что были слишком дерзновенны в своих попытках вырвать у мироздания все его тайны и этим навлекли на себя страшную кару. Розовые скалы медленно погружались в океан, а гордые атланты грозили жестоким небесам мечами из своего волшебного металла арахнида… нет, орихалка, о котором было написано в одной книжке про древние мифы.

И терпеливая Лена, добравшаяся наконец до времен, когда облачившееся в белые тоги человечество изобрело уже все для приятного сна: и подушки, и одеяла — и даже научилось переворачивать первые прохладной стороной кверху и подтыкать вторые, вдруг почувствовала на лице соленые брызги и увидела вдали окрашенные закатным солнцем высокие и тонкие скалы, похожие на пальцы. А на фоне скал, у кромки воды, маячила чья-то узкоплечая фигурка.

Юра тоже, оторвавшись от созерцания атлантовой гибели, заметил странное — стоявшую прямо на берегу океана белоснежную пышную кровать под балдахином с горой подушек и рыхлым одеялом, под которым кто-то уютно свернулся. С трудом, будто под водой, шевеля ногами, Юра побрел к ней, но видение задрожало и растаяло призрачным маревом. Лена уснула. И Юра уснул вслед за ней, балансируя на самом краю табуретки над волнующимся океаном-тазом.

Прошло много лет, Юра с Леной выросли и поженились. Не потому, конечно, что помнили эту встречу, а потому, что жили в одном дворе. Лена, истомленная несложным бытом, мечтает раскрыть свою внутреннюю женскую сущность и ходит на йогу. Юра любит пиво с фисташками и рассказывать про то, как чинит машину. По вечерам они сидят дома спиной друг к другу, каждый в своем компьютере, и кропотливо строят для соцсетей демонстрационную модель удавшейся жизни — тоже каждый свою.