Дарья Бобылёва - Сборник произведений

Он безразлично осмотрел все, что находилось на шершавой вафельной скатерти, потом виртуозно пробежал взглядом по темным и светлым головам посетителей, как по клавишам рояля. Первый вопрос всегда должен быть незначительным и неволнительным, и редактор Х надеялся, что какой-нибудь фрагмент реальности привлечет его внимание и разбудит праздное любопытство. Вернувшись к обломкам обеда в своей тарелке, редактор Х прикрыл квадратной ладонью рот и вслух, для большей весомости, прошептал:

— Что будет сегодня на ужин?

Мимо окна, пуская газы, продребезжала обсосанная ржавчиной машина лихорадочно предприимчивого горного таксиста, а ее номерной знак ответил редактору Х: «УХА». Очевидно, удручающий внешний вид машины и характерная расцветка водителя, вызвавшая у редактора Х коренное отторжение, означали, что это будет скорее мутный рыбный суп, который иногда готовила его старшая дочь, ввиду своей половой невостребованности оттачивавшая кулинарные навыки на сестре и родителях. Возможно, цифры на знаке даже указывали на вес порции, которую получит редактор Х, или соотношение ингредиентов — к таким пугающе тонким подробностям он еще не был готов.

Редактор Х окончательно примирился с фактом, что с ним разговаривает сама реальность, что он — пусть, возможно, и не первым, — обнаружил еще одно направление движения крохотной шестеренки, вращающейся где-то на краю неохватного и продуманного механизма Вселенной. И, благодаря этому открытию, редактор Х впервые в жизни ощутил всем своим коротеньким сероватым телом отголоски гула, издаваемого этим механизмом. Все, что раньше казалось ему буднично случайным, неразумно хаотичным, дешевой рамой исторического полотна, запечатленный на котором человек эволюционировал, облысел и накопил первоначальный капитал, стремительно затягивалось слоями смыслов, хитро подмигивало редактору Х и неукротимо усложнялось. Пытаясь мысленно взобраться по новооткрытому механизму чуть выше, чтобы увидеть хотя бы соседние шестерни, редактор Х вспотел и выщипнул из пачки сигарету. Однако взгляд его тут же притянула к себе вывеска «-30 %», с помощью которой магазин на противоположной стороне улицы сообщал об имитации распродажи. Проведя очевидную аналогию между ценой и продолжительностью своей жизни, редактор Х отказался от курения. В его памяти вновь беззвучно всплыл «МЕНЕТЕКЕЛ», и редактор Х отрешенно подумал о том, что огненные буквы знамений были везде и всегда, но лишь гости Валтасара были достаточно пьяны и расслаблены годами праздности для того, чтобы обратить на них внимание.

Когда редактор Х поздно вечером вернулся домой, взгляд его хрустально сиял, как у человека, вынутого из жизненной оправы. Жена и дочери, выслушав его теорию о шеренгах сознательных букв как части механизма Вселенной, пришли к закономерному выводу, что разум редактора Х промялся под совместным натиском возраста и напряженной работы.

Вероятно, известие о том, что сложная последовательность космических шестерней ведет не на лишенные кислорода высоты, где задыхается разум, а к понятному и пугливому господину N, случайно управляющему Вселенной, подействовало бы на редактора Х успокоительно. Однако, не имея возможности коснуться этой прозаической тайны, редактор Х мог лишь смиренно созерцать знамения и логично ощущать себя песчинкой. Так как работа больше не имела смысла, он обосновался в домашнем пространстве. Семейство намеревалось продемонстрировать его врачу, однако редактор Х твердо отказался от профессионального вмешательства в свое внутреннее существование, увидев на неряшливой противопожарной листовке грозное предупреждение: «Будьте осторожны согнем».

Постепенно он научился не только читать знамения, но и слышать их, видеть в телевизионных лицах и даже унюхивать. К примеру, запах жареного мяса предвещал новую пересоленную подробность чужой жизни, которую добросовестно тащила домой супруга, а интимный аромат морепродуктов означал, что старшая дочь сегодня особенно терзается своим телесным одиночеством. При желании редактор Х мог также уловить знаки в репликах и телодвижениях семейства, которое с азиатской покорностью признало его право на сумасшествие. Телевизор же и заоконная жизнь поставляли знамения круглосуточно, подобно изобретательному конвейеру, и редактор Х, стараясь приобщить к их созерцанию домашних женщин, но не находя понимания, сердился и с шуршанием тер ощетинившиеся щеки.