Геннадий Пискарев - Под пристальным взглядом

«Словно под музыку шла…» Наверное, не каждая женщина может сказать о себе такое. Её чувство к любимому человеку взошло и расцвело на доброй душевной основе – преклонении перед великими человеческими качествами, какими являются храбрость, стойкость и сила духа. Через всю жизнь она пронесла верность своему мужу-солдату. И судьба сторицей вознаградила эту прекрасную женщину за отзывчивость и сердце великое. Она любит и любима сама. У неё отличные дети, хороший дом, в котором уют, покой и достаток. Ей нравится дело, которым она занимается. За работу её уважают и почитают. Она депутат сельсовета, член районного комитета партии.

– Болеть за дела общественные Захарыч меня научил. Поди-ка, какой он сознательный, – рассказывает Анна Ивановна. – Помню, после войны телят у населения контрактовал. Возьмёт младшего братишку в поводыри и – по деревням. В правлении колхоза заседал, пропагандистом был. Да и сейчас идут к нему люди – и за советом, и так – о жизни потолковать.

– Ну, это ты слишком, Аня, – Демьян Захарович останавливает жену, но лицо растроганное, нежное, берёт Анну Ивановну за руку, что-то ласково шепчет ей.

Я смотрю на эту счастливую пару, и в воображении встаёт вдруг картина первой встречи.

Удивительно складываются всё-таки иногда судьбы людские. Удивительно. Кто бы мог думать тогда, на станции, что эти два человека через несколько лет станут опорой друг другу.

Да, удивительно складываются судьбы людские. Но правильно говорят и то, что судьба человека в отдельности чаще всего кроется в его собственном сердце.

Мужчина лет шестидесяти, с очками – блюдечками на носу стоял у магазина и ругался. Ругался гневно, до багрового румянца на старых морщинистых щеках.

– Ведь подумать только! В рабочее время пьют, черти. Дело идёт насмарку. В конце концов пей, да человеческого достоинства-то не теряй!

– Во, распекает Васильич пьяниц! – с восторгом отозвалась проходящая мимо женщина, – правильно, вот, если бы все так поступали с ними, как он, право, меньше бы наши мужики пить стали.

– А кто он, этот Васильич? Управляющий? Бригадир? – спросил я.

– Кладовщик он, но бывший фронтовик.

– Я к спиртному с войны предвзято отношусь, – рассказывал мне потом Владимир Васильевич Опарин. – Помнится, это было под Ленинградом. Нашим командованием была предпринята попытка прорвать блокаду. Выступал и наш полк. Я там был комсоргом. Но дело не в том. Бои шли, что называется, жаркие. Запомнился мне один момент: венгры против нас были брошены. На машинах. Духовой оркестр. У солдат сигары в зубах. Пьяные. Психическая атака. Я пулемётчику кричу: – огонь! Огонь! А пулемёт молчит. Пулемётчик ничком ткнулся. Какая-то шальная пуля сразила.

Выручили нас артиллеристы. «Катюши» залп дали по немецкой передовой. И, знаешь, даже нам жутко было, когда начали рваться ракетные снаряды. Палёным запахло.

Ребята наши на прорыв пошли. Через немецкие окопы, блиндажи. Там-то и находили они этот дьявольский шнапс и ром. Пили. Дурели. Рассудок, осторожность теряли. Лезли на рожон и гибли зря.

– Владимир Васильевич, а на фронт вы как попали? Добровольцем пошли или вас мобилизовали? – наивно спрашиваю я.

– Добровольцем ушёл я. Но, мне кажется, это особого значения не имеет: в армии нашей ведь далеко не все были добровольцы, а дрались за отечество не щадя жизни. Был у меня друг Саша Шмаков. Не доброволец. Но случилось так, что мы с начала войны попали с ним в военно-политическое училище. Вместе с ним по тревоге выбыли в район боевых действий, недалеко от Ленинграда. В пути получили звания – младших политруков.

Когда мы прибыли на место, там готовился танковый десант, задачей которого было прорвать оборону немцев на фронте протяжённостью 5–6 километров. Нас, необстрелянных, для участия в этой операции не брали. Но Саша как-то попал.

И вот пошли наши танки в наступление. На броне – пехота. Немец прямой наводкой шпарит. Срезает с танков наших ребят. Сколько тогда погибло! Я-то, говорю, там не был, но видел, как возвращались обратно танки. «Немногие вернулись с поля». На одном привезли Сашу. Убитого. Его танкисты подобрали и вывезли, чтоб свои похоронили. Такие почести на войне не всем достаются. Похоронил я своего друга. А вскоре был ранен.

После госпиталя опять на фронт, и, представь, в те же места. Даже нашёл могилу Саши Шмакова. Из обломков самолёта соорудил ему обелиск.

– Владимир Васильевич, – спрашиваю я снова – А что вам всего больше запомнилось из военного времени?