Сарей Уокер - Диетлэнд

На экранах снова появилась Стелла Крестт.

— Почему Марло показывает так много Стеллы? — выдохнула я. Я глубоко вдыхала и выдыхала, пытаясь подавить подступившую к горлу тошноту.

— Марло не контролирует то, что воспроизводится на экранах. Все видео — трансляция с сайта Porn Hub U.S.A . Прямо сейчас бесчисленное множество мужчин и парней со спущенными штанами по всему миру мастурбируют на мертвую женщину, — сказала Сана. — Живи мы в другую эпоху, какой-нибудь менестрель написал бы об этом душещипательную балладу.

Сана с ее смуглой кожей и обожженным лицом, стоящая в центре странной комнаты, совсем не сочеталась с этим мрачным местом и белыми телами, совокупляющимися вокруг нее. Ее присутствие здесь наполняло подземное убежище совсем другой энергией. Она была болтливой, дружелюбной и казалась слишком живой для этого подземного мира. Я бы предпочла познакомиться с ней в мире наверху.

— Ты часто сюда приходишь? — спросила я ее.

— Когда мне это нужно. Все женщины из «Дома Каллиопы» время от времени спускаются сюда.

Стонущая и извивающаяся Стелла Крестт на экране напомнила мне о «Дженнифер», а «Дженнифер», в свою очередь, о Лите, о которой я, впрочем, думала слишком часто в последнее время. Была ли Лита когда-нибудь в комнате Марло?

— Нет, — ответила Сана, когда я спросила ее. — Доступ в эту комнату строго контролируется. Марло никогда не встречалась с Литой. А Марло никого сюда не пускает, пока сначала не оценит их и не будет уверена, что они справятся. Однажды она совершила ошибку, но, думаю, она была права насчет тебя.

— Ты это о чем?

— Она сказала, ты сильная. Сказала, что по натуре ты та, кто всегда выживает.

Было сложно понять, как такие слова можно применить ко мне.

— Я никогда не думала о себе так, — растерянно пробормотала я.

— Не так-то просто жить в таком теле, правда? Особенно в этой культуре с кучей неприятных, полных злобы и ненависти, мыслящих по шаблону, зазомбированных людей. Не думаю, что тебе когда-нибудь было легко. Но любой, кто может пережить все это, — сильный.

Я отвернулась от Саны и экранов и уставилась на мгновение в противоположную сторону — в зияющую пасть коридора, в спасительную темноту. Я всегда считала, что не живу, а просто существую, но Марло назвала меня сильной. Лита, Верена, Марло… С тех пор как я встретила их, я начала смотреть на мир новыми глазами.

Еще один день прошел, еще одна ночь, или, по крайней мере, мне так казалось. Я жила так, как подсказывал мой организм — спала, когда уставала, пила, когда хотела пить, лишь изредка чувствовала голод. Так как я ничего не ела, организм слабел от недостатка питательных веществ; все труднее было каждый раз поднимать себя с кровати и плестись в ванную. Без зеркала я не могла видеть себя, но знала, что волосы мои стали жесткими и местами спутались. У меня было только самое необходимое — зубная паста, мыло, расческа. Здесь не было ни дезодоранта, ни фена, ни бритвы, ни пинцета, ни какой-либо косметики. Я провела языком по верхней губе и почувствовала над ней маленькие колючие волоски. Я медленно возвращалась к естественному облику.

Большую часть времени я делала записи в блокноте Литы, который теперь стал моим. Я постоянно проигрывала в голове события, которые со мной произошли, когда я начала следовать «Новой программе баптисток»: врач и его черный маркер, мужчина на станции метро, свидания вслепую, кошмар после приема «Отуркенрижа». Я чувствовала себя униженной, меня поглощали грусть и уныние и еще кое-что, название чему я пока не могла подобрать.

Когда пришла Верена, она застала меня в спальне, делающей записи в блокноте.

— Готова поговорить? — спросила она, присаживаясь на стул.

Я была готова. Верена спросила, прочла ли я «журнал» Литы; я сказала, что да. «Кажется, будто Луиза Б. всегда в пути на нескончаемые похороны». Некоторые строчки я не забуду никогда.

— Что видела Лита, когда смотрела на тебя? — спросила Верена.

— Несчастную женщину.

— Я тоже это вижу. Ты несешь в себе столько боли и страданий, Плам. Сможешь ли ты когда-нибудь отпустить эту боль? Можешь себе это представить?

— Боль невозможно отпустить. Это не воздушный шарик!

— Хорошо, но представь на минуту, что это так. Ты вкладываешь всю свою боль в шар и отпускаешь его. И она уплывает в небо. Как ты себя чувствуешь после этого?

Если я отпущу свою боль, во мне останется лишь черная дыра, которая поглотит меня без остатка. Это я была бы воздушным шариком, парящим в небесах, а не наоборот. Ничто больше бы не тянуло меня вниз, ничто не привязывало бы меня к земле. Моя боль была моей гравитацией.