Сарей Уокер - Диетлэнд

— Это мужские ботинки, — сказал он и, не сдвинувшись с места, рукой указал на женские эквиваленты: тонкие и высокие, с узким каблучком. Эти ботинки были недостаточно широки для моих икр, да и они меня совсем не интересовали.

— Нет, спасибо, я хочу примерить мужскую пару.

Он неохотно принес остальные размеры, и я нашла для себя идеальную пару. Я зашнуровала ботинки и завязала шнурки, скорее узлом, чем бантиком.

— Ну? — спросил он.

Я все еще рассматривала ноги в зеркале под разными углами, не могла привыкнуть к такому отражению, но сочетанию ярко-красных колготок и черных армейских ботинок невозможно было сопротивляться.

— Это именно тот образ, который я хотела.

— Образ, это точно, — кивнул продавец.

Я протянула ему черные балетки и попросила выбросить. Выйдя на тротуар, я специально потопала новыми ботинками, чувствуя, как волны радости пробегают по всему телу. Я почти что ликовала. В таких ботинках и моя походка стала более уверенной. Хотя я вряд ли растоптала бы кого-нибудь, теперь я знала, что смогу.

Пройдя пару кварталов, я нашла скамейку, пустующую и манящую, и села на нее, благодарная за возможность поставить куда-то свои многочисленные пакеты и сумки. Я вытянула ноги перед собой, все еще любуясь моими новыми ботинками, и думала о том, что бы сегодня такое приготовить на обед. Может, стоит заскочить на рынок по дороге в «Дом Каллиопы»? Автобус резко остановился перед скамейкой на красный свет, словно нетерпеливое животное. Я снова увидела изображение грудей, которое то и дело мелькало везде целый день. Его невозможно было избежать. Это была реклама V******** S***** , известной сети женского нижнего белья. Марло посвятила V******** S***** целую главу в своей «Теории сексуальности», назвав ее «Костлявилль». На рекламе модель лежала на кровати в полупрозрачном сиреневом пеньюаре, и грудь ее выскальзывала из лифа. Каждая сиська больше, чем моя голова.

Автобус отъехал, забрав груди с собой. После того как мимо скамейки проехали еще несколько машин, я увидела посреди улицы молодого человека, который направлялся в мою сторону. Лет ему на вид было восемнадцать-девятнадцать, он был поразительно худым, в джинсах и черной шляпе-котелке. Именно котелок и привлек мое внимание вначале, но когда парень подошел ближе, я разглядела изображение на его лавандовой футболке: фотография девушки — черные волосы, глаза со стрелками.

Это лицо я узнала бы из тысячи.

Парень заметил, что я пялюсь на его футболку.

— Нравится? — спросил он и оттянул ее там, где должны были находиться соски.

— Но как… почему она на твоей футболке?

— Такие продают в Ист-Виллидж. Купи себе одну. — И он зашагал дальше по тротуару. — Ну, бывай, сестренка, — бросил он мне через плечо.

Я смотрела, как он уходит прочь в своей лавандовой футболке, и удивлялась тому, как это девушку, которая следила за мной в кофейне, теперь печатают на футболках, будто Че Гевару. Всего за несколько недель Лита стала символом восстания и иконой стиля. Она была лицом нового движения.

Вскоре появились и другие лица.

Летчик Томпкинс

Во время разворачивания военных действий в Афганистане капитан ВВС США Мисси Томпкинс ликвидировала более двухсот вражеских боевиков. Она вернулась домой с действительной службы, чтобы жить с матерью в Рено. Мисси отказывалась обсуждать с мамой опыт на войне или говорить о людях, которых она убила. Мисси держала свои чувства в себе.

Дочь, вернувшаяся с войны, была не той дочерью, какую помнила миссис Томпкинс. Новая Мисси была замкнутой, ушедшей в себя. Она почти не разговаривала, спала большую часть дня и сидела за кухонным столом по ночам с бутылкой «Джек Дэниелс» — курила самокрутки и выпивала. Мисси больше не заботила ее внешность: русые волосы засалились, кожа покрылась прыщами, которые женщина и не пыталась скрывать. Иногда она выходила ночью на парковку их жилого комплекса и совершала поздние ночные звонки, сидя на полоске травы возле мусорных баков, чтобы мать не слышала, о чем та разговаривает. Бывало, Мисси исчезала на несколько дней, не предупредив. Всякий раз, когда миссис Томпкинс пыталась поговорить с ней, Мисси бросала: «Ты не поймешь».

Однажды Мисси вышла за табаком и не вернулась. Несколько дней миссис Томпкинс возвращалась домой после смены в стейк-хаусе «Серебряный доллар» в надежде застать дочь за кухонным столом в пропахшей табаком кухне — какое желанное зрелище было бы на этот раз. Прошла неделя, и миссис Томпкинс подумывала позвонить в полицию, но Мисси была взрослой женщиной, которая могла уходить куда вздумается, не отчитываясь перед матерью. Вместо того чтобы позвонить в полицию, миссис Томпкинс обыскала спальню дочери, где она нашла записку. Мисси оставила ее в любимой шкатулке для украшений, которая была у нее с детства. Она написала, что любит мать и страну, а затем призналась, что именно она управляла тем самолетом, который сбросил «грязную дюжину в пустыню».