Ксения Букша - Счастье-то какое! (сборник)

– Нам не нравится? – иронично пропела она. – Раньше всё нравилось, а теперь я уже плохая? Так будь здоров, прощай, никто не держит!

– Замолчи!

– Ты меня достал, Песцов! Ты мне дышать не даешь, понял? Ты меня нормальной жизни лишил! Да другая вообще бы давала всем направо и налево, а я, как дура, боюсь лишний раз друзей позвать!

Песцов ударил ее по щеке.

Таня тут же, словно ждала этого, схватила тарелку и кинула в него. Тарелка ударилась о голову, отскочила и разбилась о батарею.

Песцов пощупал пальцами: кровь. Пошел в ванную, залепил рану пластырем.

И лег спать.

Когда проснулся, не было ни Тани, ни Олечки.

Он догадался: уехала к матери.

Позвонил по домашнему телефону, мать сказала, что Татьяна просит не беспокоить. Что она никогда не вернется. И что вообще всё. Сказано было громко и ясно, как под диктовку. А потом, после долгой паузы (наверное, отошла куда-то с трубкой), заговорила быстрым шепотом:

– Володя, приезжайте, она сама не знает, что творит! Я так рада была, когда она с вами стала жить, ребенка родила, а теперь не знаю, что будет!

Песцов поехал.

Таня закрылась с Олечкой в своей комнате. То есть условно своей – там еще помещался и младший брат, а мать и ее новый сожитель занимали вторую, то есть первую, она же гостиная, она же и проходная.

Не стесняясь матери и сожителя, Песцов заговорил с Таней через дверь.

– Хватит дурить, поехали домой! Как ты с ребенком тут жить будешь?

– Вот именно! – поддержала мать, осмелевшая в присутствии Песцова.

Таня не отвечала.

Песцов еще что-то говорил, стучал, молча стоял, давая Тане возможность подумать. Опять стучал и говорил.

Таня наконец подала голос:

– Сейчас милицию вызову!

– А милиции давно нет! Полиция давно же! – захихикал сожитель, узкоплечий мужичок в тренировочных штанах с белыми лампасами.

Уговорить не удалось, Песцов уехал.

Каждый день звонил или приезжал. Она не брала трубку и не открывала дверь.

Через неделю вернулась.

– Тут тоска, а там вообще сдохнешь, – сказала она. – Давай, что ли, выпьем за перемирие?

Что ж, выпили.

И Песцов сказал Тане, что любит ее несмотря ни на что. И всегда будет любить. И всё ей простит, если только, конечно, она будет с ним жить и не будет приглашать одноклассников в его отсутствие.

– Мне сейчас очень плохо, Таня, но я всё равно счастлив, – сказал он.

Таня серьезно слушала, пила, не пьянея. На все его речи ответила так:

– Жалко мне тебя, Володя. Я тебе всю жизнь испорчу. Всё, что ты мне говоришь, ничего этого я тебе не обещаю. Даже врать не буду. Я пришла, потому что деваться некуда.

– Ладно, – сказал Песцов. И повторил: – Ладно, пусть пока так.

– Да не пока, а вообще!

– Хорошо.

Песцов на всё был согласен, лишь бы она успокоилась и осталась.

Искупал Олечку, одел во всё чистое, покормил, уложил спать.

С виноватым лицом лег возле Тани, которая благоухала не только спиртным, но и духами.

– Помнишь, ты сказал, что от меня псиной пахнет? – повернулась к нему Таня. – Никогда не прощу!

– Мало ли что со зла…

– Женщины такого не прощают, понял? Лучше бы ты меня назвал… – и она перечислила все похабные по звучанию и смыслу слова, которыми называют изменяющих, нечестных, коварных женщин. – Лучше бы это. А ты меня с собакой сравнил, с животным. Ты меня унизил.

– Прости. Я же так не думал, я просто…

– Всё, молчи! Иди ко мне, несчастный.

Прошло три года.

В город приехал представитель государственного архитектурного надзора Бармин, мужчина предпенсионного возраста, истомленный командировками и хронической язвой. Его встретили на вокзале, отвезли на стройку. Там Бармина ждал человек, лицо которого показалось ему знакомым. Он вопросительно вглядывался, а человек шел навстречу, улыбаясь и протягивая руку:

– Я это, я, Дмитрий Васильевич! Песцов Владимир!

– Точно! Надо же, не узнал, а ведь лет десять вместе работали! И не сказать, что ты очень изменился. Кем тут подвизаешься?

– Временно управляющий. Но уже полгода, могут и оставить.

– Хлопотное дело. Ну, веди, прогуляемся для проформы.

Песцов повел. Показывал и рассказывал.

Бармин смотрел и слушал рассеянно – то ли о чем-то своем думал, то ли что-то вспоминал.

Оглядывая очередное помещение, сказал:

– А о тебе, знаешь, такие слухи ходили странные. Что будто ты бомжом стал. Или, извини, в проститутку влюбился.

– За проститутку обижусь, Дмитрий Васильевич! Если интересно, могу рассказать.