Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– Ты что будешь? – выдернула её из раздумий подруга, которую звали Маша.

– Как обычно, кофе на первое, второе и третье.

– И мне кофе с пирогом, – присоединилась к фиесте Полина.

– Нам три кофе, вот эту шоколадку и три пирога с черникой, – заказала Маша.

Скоро три подруги обняли круглый стол студенческого кафе. Разговор лился сам по себе словно дневной свет, а девушкам оставалось только открывать вовремя рты, вовремя смеяться, отрываясь от чашек и пирогов. Этот кофе был не тем, что из постели, другого рода, сдобренный обсуждением учителей, мальчиков, магазинов, домашней работы и предстоящей сессии. Приправленный корицей заграничных путешествий, он приобретал вкус неповторимый и загадочный. Одна из девочек только что вернулась из Армении, куда она ездила в гости к своему жениху. Стоило ей только произнести название этой страны, как передо мной сразу же возникли горы под музыку Арама Хачатуряна, и скрестили сабли в танце джигиты, а один, самый смуглый и бородатый, с бутылкой коньяка в руке и с акцентом во рту произнес:

– Дэвушка, хочешь я покажу тебе гори?

– А мне сегодня опять Анжело позвонил, – поделилась Полина.

– И что он хотел, этот ловелас?

Алиса сразу увидела нос, большой нос с горбинкой и скачущие через него за очередной юбкой глаза. Вечный бег с барьерами. Нос, волочащий на своём горбу комплимент, словно какой-то чудесный инструмент. Комплимент – это часть тела настоящего итальянца. Настоящий итальянец никогда не оставит девушку без внимания, каким бы женатым он ни был. Выйти замуж за иностранца – этот девиз, так или иначе, был встроен в голову каждой студентки филфака. Все держали в голове сценарий со сменой гражданства, языка, моря, соседей по лестничной площадке, матерей по детской.

– «Может, встретимся сегодня?» – наслаждалась Полина своей черникой. – Я ему: «Зачем?» Он мне: «Ну просто. Кофе выпьем».

– А ты? – внимательно слушала Маша.

– Пойду. Как мне отвязаться, если я кроме него никого не хочу?

– Через не хочу.

– Через не хочу я пробовала, так он, собака, знает куда целовать.

– Да, девочки, нельзя войти в один и тот же кофе дважды, – подытожила Маша.

«Нельзя войти в одну девственность дважды», – подумала про себя Алиса и промолчала, закрыв себе рот пирогом с черникой, чтобы не проговориться о своём приключении, хотелось ещё немного попользоваться им одной.

– А у Алисы сегодня, похоже, рыбный день: молчалива, как никогда.

– Сейчас же история языка. А я домашку не сделала. Дон Кихота кто-нибудь переводил? – перевела она тему.

– Куда? – засмеялась Маша.

– Через дорогу, – включилась в шутку Полина, которая уже поправляла в зеркале губы.

– Да, он не такой уж и старый, – пожалела Алиса, что рассказала как-то девочкам о Максиме. – Хватит вам уже.

– А сколько ему? – не унималась Полина. – Он такой статный, высокий, ничего себе мужчина.

– Да, какая разница.

– Мне кажется, что большая. Её видно невооружённым глазом.

– Ну, так что с переводом? – отодвинула от себя чашку Алиса.

– Не волнуйся, у тебя есть я, – улыбнулась Маша, потом стёрла эту улыбку салфеткой. – Ну, что, пойдём, она же любит, когда опаздывают, – поставила она кавычки слову любит в воздухе, встала и начала собираться. Мы потянулись за ней.

– «Обаяние её сверхъестественно», – перевела я своё предложение и впала в задумчивость, как только велосипед очков нашей преподавательницы проехал за переводом следующего предложения к Маше. Я уже не слышала, что она отвечала. Шла история языка, мы переводили Дон Кихота, я не слушала, меня интересовала история совсем другого языка. Который ещё вчера бродил по моему телу. Не знаю почему, но меня всё ещё волновал вопрос своей уникальности, пока очередь снова не дошла до моего присутствия, меня подтолкнула соседка и указала, куда продвинулся Дон Кихот, сопровождаемый своим слугой Санчо Пансой:

– «Девка ой-ой-ой, с ней не шути, и швея, и жница, и в дуду игрица, и за себя постоять мастерица, и любой странствующий или только ещё собирающийся странствовать рыцарь, коли она согласится стать его возлюбленной, будет за ней как за каменной стеной. А уж глотка, мать честная, а уж голосина» – вернулась я в аудиторию. «Да никакая я не уникальная, с чего мне быть уникальной» – спорила сама с собой Алиса.

– Вы что-то хотите добавить, остановила свой велосипед преподавательница, потом слезла с него, опустив руку с очками и припарковала их на столе. Глаза её стали больше обычного, рассеянные, словно пытающиеся объять необъятное, как у всех близоруких людей, когда они снимают очки.