Лара Вапняр - Пока еще здесь

Любовьлюбовьлюбовь/секс/любовь/секс/любовь/секссекссекс – это все, о чем Вика могла думать, так что даже удивительно, что она умудрялась учиться и получать хорошие отметки. Она ходила на свидания с молодыми людьми, но никогда не доходила до конца, потому что не была уверена, что это та самая большая любовь. Большая любовь должна сводить с ума, менять мир, двигать горы – и прочие клише в том же духе, хотя тогда она еще не понимала, что это клише. Вика отказывалась ездить с молодыми людьми на все эти пустующие дачи, в родительские квартиры, комнаты друзей в общежитиях, так что их свидания неизменно заканчивались на темной лестнице ближайшего к ее общежитию дома, где воняло кошками и гнилой картошкой. Она позволяла молодому человеку прижимать ее к почтовым ящикам, или к перилам, или к мусоропроводу, или к теплым ребрам батареи, и они целовались до потери сознания. Она пыталась остановить себя, напомнить, что нельзя соглашаться на секс без любви, а любовью там не пахло, но воля слабела, и она не могла остановиться. Она позволяла молодому человеку запустить руку под свитер, а пальцы в трусы, его член прижимался к влажной коже ее бедер, и она стонала и извивалась, и иногда даже кончала – если такое случалось, она всячески старалась этого не показать. Потом Вика прощалась, поднималась в свою комнату в общежитии и смывала с бедер сперму, плача от стыда, но желая продолжения.

Одним из тех молодых людей был Вадик. Они встретились на вечеринке ее однокурсника – Вадик был другом его старшего брата. Ему было двадцать два, и он учился на прикладной математике в университете. Высокий, красивый, умный и веселый, и вдобавок любитель декламировать стихи. Он хвастался, что лучше всех знает Москву и пытался произвести впечатление своими познаниями по части всего самого эдакого в городе. Водил ее гулять по всяким неочевидным “тайным” уголкам, вроде Кусковского парка или Симонова монастыря, поил самым вкусным горячим шоколадом и брал на двойной сеанс ретроспективы Трюффо. Потом провожал до общежития и целовал перед входом. Вика очень старалась влюбиться в него. “Я от него без ума, я от него без ума, я от него без ума”, – твердила она себе, словно пытаясь загипнотизировать. Ей нравилось целоваться с ним, но безумия не случалось.

На шестом свидании они поругались. Вадик тоже был из маленького городка, но его отношение к Москве на удивление отличалось от Викиного. Вика считала город захватывающим, тяжелым и странным, очень странным, так что даже смысла не было пытаться как-то встроиться или хотя бы понять его, но со временем она намеревалась завоевать его (неизвестно как – она толком не понимала, что вообще означает завоевать город, знала только, что ей предстоит это сделать). Вадик рос с мыслью, что он чужой в своем идиотском городке, но в Москве с ее бьющей ключом культурной жизнью он будет на своем месте. Рассказал, что его отец умер, мать гуляет направо и налево, а старший брат наркоман (“он нюхает клей и прочую дрянь”), и он их всех ненавидит, и у него с ними ничего общего и с родным городом тоже ничего общего. А в душе он настоящий москвич. Вика ответила, что понимает, как можно ненавидеть родителей и родной город, но этого мало, чтобы стать настоящим москвичом. И он сам себя обманывает, думая, что может стать здесь своим. Чтобы доказать, как она ошибается, Вадик привел ее познакомиться со своими “настоящими московскими” друзьями, Сергеем и Региной.

Вика вошла в квартиру Регины, познакомилась с Региной и Сергеем и тут же увидела – да, это настоящие москвичи. Она сразу уловила огромную разницу между ними и Вадиком. Регине с Сергеем не нужно было специально стараться, чтобы быть москвичами, не надо было никому доказывать свою принадлежность, они просто ими были. Они родились в привилегированном мире и принимали это как данность. Вот что, собственно, и делало их настоящими москвичами – они принимали это как данность! Вадик не улавливал. Он гордился тем, что он москвич, и эта-то гордость выдавала его с головой. И если Регина с ее взглядом неудачницы и землистым лицом Вику совершенно не заинтересовала (“дохлая рыба”, подумала она), то от Сергея она не могла оторвать глаз. Он не показался ей красивым, во всяком случае не сразу. Низкого роста, худой, голова слишком велика для туловища и нос слишком велик для лица.

Но потом она заметила, что Сергей похож на того актера из фильмов Трюффо, которые они только что посмотрели с Вадиком (какой-то Жан-Жак? Жан-Пьер?), и то, что она сначала приняла за недостатки, предстало совсем в ином свете. В Сергее было изящество. И в движениях, и в манере речи. Вика никогда прежде не сталкивалась с таким качеством в мужчинах, поэтому не сразу распознала его, но, распознав, нашла исключительно привлекательным. Он был изящен и страстен. Сказал, что по большей части сидит в Ленинке, работает над статьей о сингулярности применительно к лингвистике. Он очень подробно рассуждал о понятии сингулярности и время от времени коротко зажмуривался, будто оглушенный мощью собственных соображений. Вадик порой был тоже не прочь поговорить о научных концепциях, но они его по-настоящему не увлекали, не занимали так полно, как Сергея. Вадику недоставало жара, в Сергее его было в избытке. Вика вспомнила, какой научный факт больше всего поразил ее в детстве. “Внутри Земли находится раскаленное ядро, – сообщил учитель. – И если бы не оно, жизнь на Земле не была бы возможна”. Вика потом еще долго думала об этом и трогала землю проверить, горячая ли она хоть капельку. Вот что есть в Сергее, подумала она тогда в квартире у Регины, – раскаленное ядро.