Лара Вапняр - Пока еще здесь

Самым трудным было признаться Регине. Но больше всего он боялся разочаровать ее мать. Сергей почему-то представлял их всех втроем в момент объяснения. Вот они сидят на кухне, совсем как во время английских уроков, на столе чашки с грязными ложками, недоеденное печенье, хлебные крошки. И тут он выкладывает свою новость и разрушает эту гармонию. Ему рисовалось, как Регина в слезах выскакивает из кухни, но мать не уходит. Она не говорит ни слова, а только пристально и долго глядит на Сергея. Вадик его ненароком от всего этого избавил. Он же не знал, что Сергей до сих пор не признался Регине. Сразу после разговора с Вадиком она перезвонила Сергею и сказала, что он ей отвратителен и она не желает его больше видеть. Так и сказала “отвратителен”, и слово потом еще долго не давало ему покоя. Но ведь он был с Викой, а потому ни боль, ни чувство вины не могли нарушить его счастья. А было вот как: по утрам он просыпался, выходил на улицу по дороге на работу или в университет и обнаруживал, что мир вокруг полон Викой. Деревья, тротуары, гудящие машины, здоровые автобусы – все они непостижимым образом были про нее. Казалось, ее призрак отлетал от каждой божьей вещи прямиком в Сергея, и ему нестерпимо хотелось скорее ее увидеть. Он никогда никого так не хотел, как Вику, и никто так не хотел его, как она. Она все время говорила ему, как ей нравится его вкус, как она скучает по его запаху, как он может взять ее всегда-всегда, в любую минуту, “даже если я сплю, просто разбуди меня. Я не разозлюсь, честное слово. Всегда, в любую минуту!” Она была жадной и громкой, и все же хрупкой – это в ней мало кто замечал. Она сильнее и острее других умела радоваться и печалиться. Было что-то беззащитно-распахнутое в том, как Вика открывала для себя мир, и это всегда трогало Сергея, вызывало в нем желание уберечь ее, обнять, отгородить от страданий.

Обнять ее! – с горечью думал Сергей. Она уже давным-давно не позволяла до себя дотронуться. А последние пару недель случались дни, когда даже не смотрела на него.

Он перешел через Уайтхолл-стрит по направлению к Брод-стрит. Небоскребы стояли там плотной стеной, закрывая вид, и Сергею казалось, будто он на дне неимоверно глубокого колодца. Поначалу, когда они только приехали в Америку, его завораживали небоскребы. Сергей останавливался посреди улицы, запрокидывал голову и подолгу глядел на верхушки зданий, паривших в небесах, среди застывших облаков. Он стоял так, пока не начинала ныть шея, недоумевая, как же нечто столь поразительное, невероятное может существовать прямо здесь, перед ним, только руку протяни, и создано это самыми обыкновенными людьми. Но после 11 сентября их величие померкло; они выглядели уязвимыми, незащищенными, в точности как жители города, которые в один миг утратили уверенность. Они с Викой были дома, когда самолеты протаранили башни. У него в тот день не было занятий, Вика работала в вечернюю смену. Они тогда еще жили в Бруклине. Он сидел в разваливающемся кресле, которое они нашли на улице и приволокли к себе по лестнице на четвертый этаж. Сидел в оцепенении, вперившись в экран, но толком не видя картинки. А Вика – Вика не могла усидеть на месте. Вика металась туда-сюда, между телевизором и кухней, где готовилось какое-то красное варево (борщ? томатный соус?), и ее передник был заляпан отвратительными красными пятнами. Она непрерывно висела на трубке с матерью и кричала, чтобы та успокоилась. Потом ей вздумалось, что люди, погребенные под обломками, все еще живы. Их тела раздавлены, но они еще дышат. Она сорвала передник, швырнула его на пол и, сидя на корточках у входной двери, сражалась со шнурками на кроссовках. У нее медицинская подготовка! Она может помочь! Может! Тогда Сергей все же встал, подошел к ней, присел рядом, взял за плечи и сказал, что там никто не мог выжить, эти люди погибли. Погибли, понимаешь, погибли! И ни он, ни Вика уже ничем не могут им помочь. И вернулся в кресло. Ему нужно было осмыслить эту боль в тишине. Они пережили в России бурные девяностые и бежали сюда, в страну стабильности, покоя и благополучия, где, если ты соблюдаешь правила, тебе практически обеспечено блестящее будущее. И вот они здесь, и в одно мгновение стабильности как не бывало. Сергей теперь уже не мог представить, что их ждет впереди, не мог рассчитывать, что все будут играть по правилам. Пожалуй, то было единственное время, когда он был на одной волне с американцами. Они испытывали те же чувства, они были, как он, а он, как они. Это была его страна. Сергей так ощущал довольно долго, пока была свежа травма 11 сентября. Потом скорбь утихла, и он снова стал чужаком. Теперь, когда Сергей смотрел на город, он казался не уязвимым, а скорее враждебным, пугающим и постылым одновременно.