Джордж Сондерс - Десятое декабря [сборник]

– Вербалист ТМ, ПравдоСлов ТМ, ЛегкоТок ТМ, – сказал по громкой Верлен.

– Верно, – сказал Абнести. – А ты не обновил его МобиПак ТМ? Количества достаточны?

– Я сам готовил, – сказал Верлен. – Пока он спал. Плюс, я тебе уже говорил, что уже это сделал.

– А с ней что? – сказал Абнести. – Ее МобиПак ТМты обновлял? Количества нормальные?

– Ты стоял рядом и смотрел, Рей, – сказал Верлен.

– Джефф, извини, – сказал мне Абнести. – У нас тут немного небольшое напряжение. Впереди трудный день.

– Я не хочу жутковертить ТМХизер, – сказал я.

– Интересно, – сказал он. – Потому что ты ее любишь?

– Нет, – сказал я. – Я не хочу, чтобы ты никого Жутковертил ТМ.

– Я тебя понимаю, – сказал он. – Это очень мило. Но еще раз: ты считаешь, этот Процесс подтверждения – о том, что тебе нужно? Даже не так. Этот процесс – фиксация того, что ты скажешь, видя, как Хизер ведет себя под Жутковертью ТМ. В течение пяти минут. Пятиминутное испытание. Начали. Лактаж?

Я не сказал «Подтверждаю».

– Ты должен чувствовать себя польщенным. Мы разве выбрали Рогана? Кита? Нет. Мы сочли, что твой уровень речи более совместим с нашей потребностью в данных.

Я не сказал «Подтверждаю».

– Почему ты так благосклонен к Хизер? – сказал Абнести. – Можно даже подумать, что ты в нее влюблен.

– Нет, – сказал я.

– Ты хоть знаешь ее историю? – сказал он. – Не знаешь. Законным путем ты и не можешь узнать. Есть ли в ее истории виски, банды, детоубийство? Я тебе не могу сказать. Могу ли я намекнуть, несколько косвенным образом, что ее прошлое, полное насилия и мерзостей, не вполне включало собаку по кличке Лесси и долгие домашние разговоры о Библии, пока бабушка плела макраме, меняя позу, потому что старинный очаг давал слишком много жара? Могу ли я предположить, что если бы ты знал о прошлом Хизер то, что знаю я, и мельком увидел Хизер унылой, отвратительной и/или впавшей в ужас, то это могло бы показаться не самой плохой идеей? Нет, не могу.

– Хорошо, хорошо, – сказал я.

– Ты меня знаешь, – сказал он. – Сколько у меня детей?

– Пятеро, – сказал я.

– Как их зовут? – сказал он.

– Мик, Тодд, Карен, Лиза, Фиби, – сказал я.

– Я монстр? – сказал он. – Я помню дни рождения всех здесь? Когда некая личность получила сильный удар ногой в пах в воскресенье, разве другая личность не поехала в «Рексолл» [16] Название сети американских аптек. и не привезла мазь, заплатив за нее собственные деньги?

Он тогда поступил порядочно, но мне казалось, что поднимать сейчас эту тему непрофессионально.

– Джефф, – сказал Абнести. – Что ты хочешь, чтобы я сказал? Хочешь, чтобы я сказал, что твои пятницы под угрозой? Я это легко могу сказать.

Это уже было подло. Пятницы для меня много значили, и он это знал. По пятницам я по Скайпу разговаривал с мамой.

– Сколько мы тебе даем? – сказал Абнести.

– Пять минут, – сказал я.

– Как бы ты отнесся к увеличению этого времени до десяти минут?

Мама всегда так расстраивалась, когда наше время подходило к концу. Мой арест чуть не убил ее. Процесс ее чуть не убил. Она потратила сэкономленные деньги, чтобы из настоящей тюрьмы перевести меня сюда. Когда я был маленьким, ее длинные каштановые волосы ниспадали до талии. Во время процесса она их обрезала. Потом они поседели. Теперь остался белый пушок размером с шапочку.

– Лактаж? – сказал Абнести.

– Подтверждаю, – сказал я.

– Не возражаешь, если мы взбодрим твои языковые центры? – сказал он.

– Отлично, – сказал я.

– Хизер, привет, – сказал он.

– Доброе утро, – сказала Хизер.

– Лактаж? – сказал он.

– Подтверждаю, – сказала Хизер.

Абнести воспользовался пультом.

Жутковерть ТМпошла. Вскоре Хизер уже плакала. Потом встала и принялась ходить туда-сюда. Потом неровно рыдала. Даже немного истерически.

– Мне это не нравится, – сказала она дрожащим голосом.

Потом ее вырвало в корзинку для мусора.

– Говори, Джефф, – сказал мне Абнести. – Много говори. Подробно. Давай сделаем из этого что-нибудь полезное, а?

С моим лактажом все воспринималось как Первый сорт. Я вдруг разразился тирадой. Разразился тирадой о том, что делает Хизер, тирадой о моих чувствах в связи с тем, что делает Хизер. По сути чувства сводились вот к чему. Каждый человек рождается мужчиной или женщиной. Каждый человек при рождении или любим, или имеет все шансы быть любимым его/ее матерью/отцом. Таким образом, каждый человек достоин любви. Я смотрел, как мучается Хизер, и огромная нежность переполняла мое тело, нежность, которую трудно отличить от громадной экзистенциальной тошноты; а именно: почему такие прекрасные возлюбленные сосуды становятся рабами такой сильной боли? Хизер представлялась в виде пучка рецепторов боли. Разум Хизер был неустойчив, он мог быть уничтожен (болью, печалью). Почему? Почему она создана такой? Почему такой хрупкой?