Джордж Сондерс - Десятое декабря [сборник]

Она.

Она его так любила.

– Лактаж? – сказал Абнести по громкой.

– А что там? – сказал я.

– Красава, – сказал он.

– Подтверждаю, – сказал я.

Абнести воспользовался своим пультом. Мой МобиПак ТМзажужжал. Вскоре Внутренний Сад стал действительно хорош. Все казалось суперчистым.

Как и полагалось, я сказал вслух, что чувствую.

– Прекрасный сад, – сказал я. – Суперчистый.

Абнести сказал:

– Джефф, что, если мы взбодрим твои языковые центры?

– Конечно, – сказал я.

– Лактаж? – сказал он.

– Подтверждаю, – сказал я.

Он добавил в лактаж немного Вербалиста ТМ, и вскоре я, чувствуя все то же самое, говорить стал лучше. Сад по-прежнему был прекрасен. Словно кусты были такие плотные, а солнце все высвечивало. Словно в любой момент могли появиться викторианцы с чаем. Сад словно стал воплощением мечты о доме, всегда свойственной человеческому сознанию. Я вдруг разглядел в этой временно́й виньетке древние рассуждения, которым, вероятно, предавались Платон и некоторые его современники; иными словами, в эфемерном я чувствовал вечное.

Я сидел, погрузившись в эти мысли, пока действие Вербалиста ТМне начало проходить. В этот момент сад снова стал прекрасен. Там что-то было про кусты и что-то такое? Отчего возникало желание лечь там, ловить солнечные лучи и думать счастливые мысли. Если вы меня понимаете.

Потом все остальное, что было в лактаже, улетучилось, и я уже ничего особого не чувствовал по отношению к саду. Только во рту сухость и в желудке – обычное пост-Вербалистское ТМощущение.

– А в этом что будет прикольного? – сказал Абнести. – Вот, скажем, парень поздним вечером охраняет периметр. Или в школе ждет своего ребенка, и его одолевает скука. Но есть же поблизости какая-то природа? Или, скажем, парковому рейнджеру приходится работать в две смены?

– Это будет круто, – сказал я.

– Это ЭД763, – сказал он. – Мы думаем назвать его Пейзажист. Или, может, Услада Глаз.

– И то и то хорошо, – сказал я.

– Спасибо за помощь, Джефф, – сказал он.

Он это всегда говорил.

– Всего только еще миллион лет, – сказал я.

А это я всегда говорил.

Тогда он сказал:

– Теперь выходи во внутренний сад, Джефф, и направляйся в Малую лабораторию № 2.

В Малую лабораторию № 2 прислали и бледную высокую девушку.

– Что ты думаешь? – сказал Абнести по громкой связи.

– Я? – сказал я. – Или она?

– Оба, – сказал Абнести.

– Очень неплоха.

– Знаешь, отличный, – сказала она. – Нормальный.

Абнести попросил нас дать друг другу количественную оценку по таким параметрам, как красота, сексуальность.

Выяснилось, что в количественных показателях мы нравились друг другу в среднем, то есть ни особого влечения, ни особого отвращения.

Абнести сказал:

– Джефф, лактаж?

– Подтверждаю, – сказал я.

– Хизер, лактаж, – сказал он.

– Подтверждаю, – сказала Хизер.

Потом мы посмотрели друг на друга, типа, ну, что теперь?

А теперь случилось вот что: Хизер стала суперкрасавицей. И можно сказать, она думала то же обо мне. Это случилось так неожиданно, мы типа рассмеялись. Как же мы не замечали раньше, насколько оба привлекательны? К нашей радости, в Лаборатории была кушетка. Ощущение было такое, что в наш лактаж, в дополнение к тому, что они там испытывали, добавили немного ЭД556, которая понижает уровень стыдливости ну типа до нуля. Потому что вскоре на этой кушетке мы пустились во все тяжкие. Между нами такое началось – суперстрастное. И не просто как если ты сексуально озабочен. Страстно, да, но еще и по-настоящему. Как если ты всю жизнь мечтал о какой-то девушке – и вот она, рядом с тобой в одной Лаборатории.

– Джефф, – сказал Абнести. – Мне нужно твое разрешение на стимуляцию твоих языковых центров.

– Давай, – сказал я, лежа в этот момент под ней.

– Лактаж? – сказал он.

– Подтверждаю, – сказал я.

– Мне тоже? – сказала Хизер.

– И тебе, – со смехом сказал Абнести. – Лактаж?

– Подтверждаю, – сказала она, и дыхание у нее перехватило.

Вскоре, ощущая преимущества присутствия Вербалиста ТМв наших лактажах, мы уже не только трахались вовсю, но и очень красиво говорили. Типа вместо всяких сексуальных словечек, которые мы говорили прежде (например: «вау», и «о боже», и «о да» и так далее), стали фристайлить о наших ощущениях и мыслях в возвышенной манере, увеличив на восемьдесят процентов словарный запас, и наши ясно выраженные мысли записывались для последующего анализа.