Джордж Сондерс - Десятое декабря [сборник]

Почему этот смех/фырканье так много для нее значили, она не имела ни малейшего чертова представления. Просто такова была одна из странностей того Чуда, Которое Называлась Она, ха-ха-ха.

Бо во дворе вскочил на ноги, внезапно чем-то заинтересовавшись; а, дело в том (вот вам и пожалуйста), что подъехала звонившая по телефону дама?

Опа, а машинка-то ничего, значит, она некстати вставила словечко «дешево» в объявление.

Эбби завизжала: «Ой, какой хорошенький, я его хочу!»; щенок тусклым глазом поглядывал из коробки для обуви, а хозяйка дома потащилась прочь и – раз-два-три-четыре – подобрала четыре собачьи какашки с ковра.

Опа, а какое полезное практическое занятие для детей, подумала Мари, ха-ха (грязь, запах плесени, сухой аквариум с однотомной энциклопедией внутри, кастрюлька с макаронами на книжной полке, из которой торчит надувная карамельная палочка, оказавшаяся там необъяснимым образом), и хотя у кого-то все это и могло вызвать отвращение (и запасная покрышка на обеденном столе в столовой, и мрачная мама-собака – предполагаемая виновница появления какашек в доме, – которая с выражением идиотского наслаждения на морде села, раздвинув задние ноги, и проехалась задницей по груде одежды в углу), Мари поняла (подавляя в себе желание броситься к раковине и вымыть руки – отчасти еще и потому, что в раковине лежал баскетбольный мяч), что на самом деле все это очень, очень грустно.

Пожалуйста, ничего не трогайте, пожалуйста, не трогайте , сказала она Джошу и Эбби, но сказала только в уме, потому что хотела дать детям шанс увидеть ее демократичность и толерантность, а потом они все смогут помыть руки в частично перестроенном «Макдоналдсе», если только они, пожалуйста, пожалуйста, не будут совать руки в рот и, упаси бог, тереть глаза.

Зазвонил телефон, и хозяйка дома тяжелыми шагами направилась в кухню, где положила на стол завернутые в бумажное полотенце какашки, которые до этого изящно держала в руке.

– Мама, я его хочу, – сказала Эбби.

– Я обещаю его выгуливать типа два раза в день, – сказал Джош.

– Не говори «типа», – сказала Мари.

– Я обещаю его выгуливать два раза в день, – сказал Джош.

О’кей, хорошо, значит, тогда они возьмут в дом собаку белой швали. Ха-ха. Они могут назвать его Зик, купить ему трубку из кукурузного початка и соломенную шляпу. Она представила себе щенка, нагадившего на ковер, вот он смотрит на нее типа « Никак не мок удержаца» . Да ладно. Разве она такая уж аристократка? Все может изменяться. Она представила себе выросшего щенка, говорящего с британским прононсом, развлекающего друзей речами вроде: Происхождение моей семьи было, гммм, скорее не было, скажем так, благородных корней …

Ха-ха, ух ты, что за удивительная голова, всегда выдавала на-гора такие…

Мари подошла к окну и, с антропологическим интересом отодвинув жалюзи, была потрясена, настолько потрясена, что отпустила жалюзи и потрясла головой, словно пытаясь проснуться; ее потрясло то, что она увидела: мальчика, на несколько лет младше Джоша, привязанного веревками и цепочкой к дереву с помощью какой-то хрени, которой… она снова отвела жалюзи, уверенная, что не могла видеть то, что видела…

Когда мальчик бросался бежать, цепь вытягивалась. Сейчас он как раз бежал, смотрел на нее, демонстрировал. Когда он выбрал цепь полностью, та резко дернулась, и мальчик упал, будто его пристрелили.

Он сел, подтянулся за цепь, покрутил ею туда-сюда, подполз к миске с водой и, поднеся к губам, сделал глоток – глоток из собачьей миски .

Джош подошел к окну.

Она позволила ему смотреть.

Он должен знать, что жизнь – это не сплошные уроки, игуаны и «Нинтендо». Жизнь – это еще и вот такой мальчик из простых, весь в грязи, привязанный, как животное.

Она вспомнила, как вышла из кладовки и увидела разбросанное нижнее белье матери и металлическую вешалку канавокопателя, увешанную оранжевыми флажками. Она вспомнила, как в одном из старших классов стояла перед школой на жутком морозе, снег усиливался, а она снова и снова считала до двухсот, каждый раз обещая себе, что, досчитав до двухсот, отправится в долгий путь домой…

Господи боже, она на все была готова, лишь бы появился какой-нибудь праведный взрослый, подошел к ее матери, встряхнул хорошенько и сказал: «Ты, идиотка, это же твой ребенок, твой ребенок, которого ты…»

– Так как вы думали его назвать? – спросила женщина, выходя из кухни.