Владимир Топилин - Слезы Чёрной речки

— Зеленые. Июль будет жарким, солнечным. Покосы отойдут хорошо. Сено будет зеленым...

Холодная вода обожгла ноги выше колена. Не обращая внимания на обжигающие струи, он кинул снасть в заветный омут. Точно заброшенный крючок быстро побежал по поверхности воды и, обогнув один из бурлящих камней, завис над затишьем, где, по мнению опытного рыболова, должен был стоять самый большой во всем Балахтисоне таймень. Вопреки всем ожиданиям, из глубины реки никто не выскочил, как будто там никого не было. Второй заброс тоже не привел к должному успеху, что очень удивило и озадачило Леху. Он кидал снасть еще и еще, пока не добился своего. Из-под камня метнулась черная тень, которая молниеносно схватила предлагаемое «блюдо». Жидкое удилище изогнулось в коромысло и потянуло за собой растерявшегося рыболова. Волосяная леска натянулась гитарной струной, заметалась из стороны в сторону, зазвенела, разрезая напор быстрой воды.

Чувствуя силу попавшейся рыбины, Леха едва сдерживал руками мечущееся удилише. В какое-то мгновение, пытаясь оторваться от крепко схватившего жала, над поверхностью воды взлетела стремительная торпеда. Таймень!

Черный, под цвет дна, как обгорелое кедровое полено, невероятно большой — метр, не менее, — он взлетел над водой и, взметая в воздух фонтаны брызг, вновь упал в родную стихию. Конский волос перископом подводной лодки разрезал поверхность реки.

«Не давай слабины! Пусть он устанет, ослабнет. А вытягивать надо на косу...» — едва пересиливая волнение, стараясь быть хладнокровным, сам себе говорил Леха.

Таймень успокоился и, как бы чувствуя безысходность своего положения, медленно пошел под ноги человеку. Но тут под ноги уже торжествующему победу рыболову попался гладкий, обмытый течением реки камень. Леха поскользнулся и, не удержав равновесия, упал в воду. Дернувшееся удилище, с резким свистом описав полукруг, улетело далеко за спину. Из воды выскочил сорвавшийся таймень, прощально взмахнул растопыренными плавниками и громко ударил по воде хвостом.

Не веря в происшедшее, Леха торопливо вскочил на ноги и уставился на игривые волны реки, поглотившие самую большую в его жизни добычу. Это походило на стремительный полет улетающей синей птицы, только что случайно выпущенной из озябших ладоней. Может быть, это было самое большое разочарование за его восемнадцать лет. Увидев на конце лески нечто неопределенное, он поднял удочку и поймал рукой конский волос. На его конце болтался разогнутый крючок.

Леха замер, внимательно рассматривая свой непростительный брак, из-за которого случилось то, что он ожидал менее всего. Выражая всю ярость и негодование на самого себя, он стал хлестать удилищем по бугристой поверхности размеренно текущего Балахтисона. Парню казалось, что сейчас над ним хохочет вся тайга. В разорвавшемся на части сердце неудачника рыболова вспыхнул негасимый пожар обиды. Но ни протяжный волчий вой, рвавшийся из глубины души, ни топот босых ног по каменистой отмели, ни противный скрежет зубов не могли вернуть прошедшей минуты отвернувшегося счастья.

Между тем у зимовья происходили некоторые перемены. Леха увидел, что у коновязей стоят чужие лошади, а у костра суетятся незнакомые люди.

Впрочем, одного из них он узнал. Сашка Могильников, или просто Могила, был одним из многочисленных коноводов, развозивших продукты по золотым приискам. Трое других, приодетых в хорошую одежду и яловые сапоги, больше походили на городских интеллигентов, чем на простых работяг-старателей.

Рыжеволосый круглолицый парень с шишкой на лбу суетливо развязывал походный вещмешок с продуктами. Второй, широкоплечий, черноволосый, с аккуратно подстриженными усами, резал складным ножичком золотистую буханку пшеничного хлеба. Еще один, высокий, с кудрявыми волосами, подчеркивая свое главенство, руководил подготовкой к предстоящей трапезе. Повернувшись к елке, где на сучке висел кавалерийский карабин, он качнул головой в сторону оружия и что-то спросил у Андрея. Андрей заканчивал немудреное колдовство, связанное с приготовлением хариусов. На вопрос незнакомца улыбнулся и коротко ответил.

— Ба! Кого я вижу! Леха! — радостно воскликнул Могила. — Ты что такой хмурый? Никак, дома трусы забыл?

Даже не прореагировав на шутку, Леха подошел к зимовью и, приставив к сеням удилище, степенно показал разогнутую булавку:

— Таймень!.. Во какой!.. Как бревно!

— Видно, плохо крючок закалил. Ты где его держал, при каком температурном режиме? — сочувствующе взмахнул руками Могила.