Владимир Максимов - Живая душа

Решительно отбросив в сугроб, где я только что лежал и где от меня осталась в снегу какая-то смешная, нелепая вмятина, едва начатую сигарету – она некоторое время еще тлела похожим на глаз волка в ночи красноватым огоньком, – он взял у меня из рук коробку с тортом и, будто действительно всаживая шпоры в бока неведомой взмыленной лошади, шагнул к подъезду.

Лицо у него в этот момент было очень решительное, даже злое, и потому – некрасивое.

Эта резкая перемена его внешности как-то более-менее примирила меня с действительностью и с самим собой.

«…За то, что ты в моей судьбе – спасибо снег тебе…» – продолжала петь Майя Кристалинская.

Штора в комнате на первом этаже распахнулась, блеснув в образовавшееся пространство ярким светом и выхватив на мгновение нарядно одетых танцующих людей, краешек праздничного стола с белой скатертью, бутылками шампанского, фруктами и разнообразными закусками на нем.

В околооконном пространстве, за вновь задернутой шторой, как на сцене, обращенной в улицу, невидимые для тех, кто находился в комнате, остались двое. Молодой человек в очках (хотя тогда, в мои весьма юные годы, он мне таким уж молодым не казался, потому что ему было, наверное, лет двадцать пять) и девушка, в длинных, выше локтя, белых атласных перчатках и в белоснежном, сильно приталенном и весьма смело декольтированном платье.

Таких красивых женщин и такой идеальной фигуры я, казалось, еще никогда не видел, даже в кино. Она будто сошла с обложки журнала мод уходящего года, но была, пожалуй, даже чуть старше парня. Скорбные складки в уголках ее красиво очерченного, с почти по-детски пухлыми губами, рта выдавали это.

Молодой человек сел на подоконник спиной к стеклу и ко мне, и я заметил у него на затылке довольно приличный круг начинающейся залысины, которую уже не могли скрыть его густые вьющиеся волосы.

На подоконник рядом с собой он поставил два длинноногих бокала и наполнил их красным вином.

Девушка в это время как-то очень рассеянно смотрела выше его головы в окно на падающий снег. И по ее взгляду трудно было понять, видит она меня или нет. Хотя не увидеть человека под фонарем, в освещенном конусе яркого света было почти невозможно.

Нас разделяло лишь несколько метров и стекло окна.

Ее золотистые волосы были собраны в высокий «кокон», как у киноактрис, играющих первые роли в тогдашних фильмах.

«Физик», так я почему-то сразу обозначил парня, поставил на подоконник бутылку и подал девушке бокал с вином. Взял свой. Встал. По-видимому, что-то сказал ей, и они выпили на брудершафт.

Потом он аккуратно, не спеша, поставил бокалы – сначала свой, потом ее, подождав, пока она допьет вино – на подоконник, рядом с полунаполненной бутылкой вина, и как-то уж очень привычно и буднично притянул девушку к себе.

Он поцеловал ее сначала в одну, затем в другую щеку. Потом в губы. (Поцелуй был долгим и каким-то киношным – словно партнеры исполняли как минимум сто двадцать первый дубль, – ненатуральным будто.) И все это время девушка упиралась своими белыми перчатками в его плечи, облаченные, как в свободную кольчугу, в свитер грубой вязки.

Закончив дело, он снова сел на подоконник и еще раз наполнил бокалы.

Взяв девушку за руку, он потянул ее к себе, пытаясь усадить рядом. Но она, лишь качнувшись вперед, осталась стоять, отрицательно покачав головой, видимо, в ответ на какие-то его слова.

Парень порывисто встал и исчез за шторой в комнате, на мгновение «облив» фигуру девушки в ее светлом, почти прозрачном платье янтарным теплым светом причудливой блестящей люстры.

Она, все так же рассеянно, взяла с подоконника свой бокал, подняла его до уровня глаз, как бы рассматривая вино на цвет, и улыбнувшись вдруг такой доброй открытой улыбкой, подмигнув мне, все еще стоящему под фонарем и глазевшему, как в кинозале на одного зрителя, на нее, послала воздушный поцелуй, который словно сдула с кончиков своих изящных пальцев, сначала коснувшись ими своих ярких губ. При этом она слегка задела верхней расширяющейся гранью своего бокала оконное стекло, будто чокнувшись с кем-то невидимым. А может быть, и с отражением ее же бокала в глубине стекла. Она отпила несколько глотков, и по движению ее губ я скорее догадался, чем понял, что она по слогам произнесла мне: «С Но-вым го-дом!» И еще что-то. Чего я разобрать уже не смог. Хотя как будто бы и услышал: «Иди сюда. К нам!» И даже ее жест рукой – от стекла к груди, похоже, говорил о том же.