Александр Снегирев - Призрачная дорога

– Да.

– Птицы живут в другой реальности.

– Реальность одна, но видим мы её по-разному.

– Ты меня размотаешь или философствовать будешь?

Я подошёл к ней близко.

Провёл по телу и по лицу.

Вроде, всё это должно ей нравиться.

Мы же только что видели, как она реагировала на подобное с печником.

Даже я завёлся.

А она нет.

Лежит и смотрит, не моргая. И губы поджала, вместо того чтобы распахнуть в истоме.

И никакого нарастающего звука.

– У меня нос чешется.

– Здесь? – я почесал ей нос.

– Левее.

– Здесь?

– Выше.

– Голова чешется.

– Здесь?

– Не здесь.

– А где?

– Размотай меня!

– Что ещё чешется?

– Размотай, я сама почешу!

– Скажи, я почешу.

Я начал вести себя как-то странно. Даже для самого себя.

Реально странно, но мне понравилось.

– А здесь не чешется? – я прорвал червяка.

Кисонька посмотрела на меня с ненавистью.

– Вот здесь не чешется?

Я разодрал плёнку между её ногами и, пачкаясь в целебной грязи, крепко схватил её.

Прежде, чем она начала брыкаться.

Я уже готов наброситься на неё, но ненависть на её лице сменилась безразличием.

Она снова зевнула.

– Что-то не так? – спросил я, чувствуя, как пружина страсти в моём теле ослабевает.

– Хочется романтики, выдумки, – произнесла Кисонька.

– Выдумки?! А это что, не выдумка? Плёнка, грязь, томление! Я что, плохо пишу? Какую ещё тебе надо выдумку?

– Пишешь ты нормально. Но женщине нужно увлечься. Женщину каждый раз нужно завоёвывать. Удивлять. Хочется экспромта. Интриги. Ты такой смешной сейчас, глаза испуганные, как у оленёнка.

Немалое мужество требуется мужчине, пусть даже оленёнку, одетому в обосранные леопардовые лосины и отвергнутому собственной неверной супругой.

Немалое мужество нужно для того, чтобы не придушить падлу прямо вот тут и не бросить писать всю эту херню с призрачной надеждой на публикацию.

– Оленёнок? – переспросил я, чтобы совладать с сюжетным поворотом.

– Я бы тебя сфотографировала, но у меня руки связаны.

Перепачканными пальцами я взял телефон и обратил его на себя.

И в самом деле оленёнок.

Олень.

Я обратил телефон на Кисоньку.

Кисонька и есть.

Ушки, глазки, носик.

Экспромта, значит, хочется.

Романтики.

– Смотри, что у меня есть. – Я показал монету.

– Деньги? – оживилась Кисонька.

– Не деньги, а старинная монета. Золотая.

– Покажи.

Я поднёс монету к её мордочке.

– Какая жёлтая, – сказала Кисонька с аппетитом.

Я провёл монетой по её ушку, коснулся носика.

Губы её приоткрылись.

Я едва успел отдёрнуть руку, Кисонькины зубки клацнули мимо.

– Ишь, резвая.

Кисонька отправила мне чмок.

Я подразнил её монетой издалека, а затем провёл ею по лапке снизу вверх.

– Могу подарить её тебе.

– Подари.

– Попроси.

– Прошу.

Кисонькиной холодности и след простыл. Всю холодность растопило жёлтое светило с двухголовой птицей, короной и прочими чеканными красотами.

Вот что значит выдумка!

Вот что значит романтика и экспромт!

Кисонька раскалилась.

Из моих пальцев монета закатилась за крылья её занавеса, и занавес открылся мне.

Тут вроде как должно произойти что-то необычное.

Какой-то сюрприз.

А какие в этом деле сюрпризы? Только если облом. Не получилось, вот и сюрприз.

Сорри, но в этот раз у меня получилось, так что никаких сюрпризов. Жизнь иногда ужасно предсказуема.

Предсказуема настолько, что если бы все мы в те мгновения могли посмотреть на происходящее, то увидели бы, как оленёнок натягивает Ки-соньку.

Здесь отсутствует страница.

Пропали сцены полные первобытной страсти и пылающего эротизма. Пропали нежные и вместе с тем властные прикосновения к шелковистой коже, пропали тела, распалённые желанием.

Наверняка украл какой-нибудь завистник, который не мог спокойно смотреть, как раскрепощённо я срываю плоды наслаждения.

Жаль, написано было недурно.

Все были как живые, особенно главный герой.

То есть я.

Живой, привлекающий к себе персонаж.

Собака тоже отличилась, бегала вокруг, стуча когтями, и норовила лизнуть чью-нибудь ногу. Хотела поучаствовать, хотела быть полезной.

Последовав за двухголовой птицей, оленёнок отпер Кисоньку.

Она преобразилась в существо, неизвестное учёным и себе самой.

Пока она внимала каждому его движению, по стене прыгала ветвистая тень.