Луиза Эрдрих - Лароуз

Может, Иисус тоже так считал, думал Ландро, уже идя к дому. А может, он смотрел на всех ублюдков, которых спас, таких как Ландро, которые не могли терпеть боль, и спрашивал: «В чем дело?»

Ландро решил спустить оставшуюся таблетку в унитаз. Потом он услышал крики. Когда он вошел, Сноу и Джозетт обменивались пощечинами. По крайней мере, они не дрались кулаками и не таскали друг друга за волосы. Ландро скинул ботинки и встал между ними.

Он схватил каждую за запястье, но девочки извивались, пытаясь достать друг дружку свободной ладонью. В конце концов они утихомирились, потихоньку высвободили руки и согласились поговорить, разойдясь по противоположным углам комнаты. Джозетт оттопырила нижнюю губу, скрестила руки и плюхнулась на стул, положив ногу на ногу. Сноу сидела, сдвинув колени, и рассматривала свои покрытые оранжевым лаком ногти.

— В чем дело? — спросил Ландро.

— Сноу говорит, что мне нравится Холлис.

— Во всяком случае, ты ему нравишься, — заявила Сноу.

— И что дальше?

— Он мой брат. Это отвратительно.

Джозетт сжала пальцы в кулак. На кулаке было нарисовано лицо. Губы, нос и глаза. Сноу подняла руку и тоже показала кулак. Лицо имелось и на нем.

— У вас нет общих генов, — произнесла Сноу, стиснув зубы и едва шевеля губами. — Вы росли вместе, и он тебя все равно любит, несмотря на несвежее дыхание и серое старое белье в корзине для стирки. Это же чудо.

— Никто никогда не видел мое нижнее белье, — возразила Джозетт с достоинством. — И оно не серое.

— Остановитесь, — попросил Ландро, в голове у которого тихо звенело.

Джозетт собралась с духом.

— Надеюсь, мы можем поговорить об этом как совершенно взрослые люди? — спросила она.

— Такой здесь только один, — заметил Ландро.

— Во-первых, — начала Джозетт, — я знаю, что Холлис в меня втюрился. Но это ничего не значит.

— С вами рехнешься, — вставил Ландро.

— Потому что я в него совершенно не втюрилась, — продолжила Джозетт. — Кто знает, может я лесбиянка.

— Кому, как не тебе, знать, — окрысилась Сноу.

У Ландро защемило сердце.

— Лесбиянка?

— Вы не знаете меня, — взмолилась Джозетт.

— Хорошо, — согласилась Сноу. — Никто тебя не знает . Ты такая загадочная.

— Меня знаешь ты, — обратилась Джозетт к своей сжатой в кулак руке. — Тебе я могу рассказывать все!

— Я люблю тебя такой, какая ты есть, — пропищал ее разрисованный кулачок.

— Убирайтесь отсюда, — взревел Ландро. — Вы сводите меня с ума. Я хочу сварить себе кофе и прочитать газету.

— Как всегда! — накинулись на него Джозетт и Сноу, снова объединившись. — Ты такой предсказуемый. Почему бы тебе не избавиться от рутины? Выпить чаю? Почитать комиксы? Давай, папа, прояви творческую жилку!

Девочки знали, что могут заставить его смеяться, и, когда им это удалось, набросились на него, делая вид, будто хотят повалить на пол. Он, поддавшись, упал, трусливо крича «Сдаюсь!», и поднял руки.

— Пощада? Он молит о пощаде! Мы покажем ему пощаду! — прорычала Сноу и понарошку нанесла отцу удар, от которого он шутя покатился кубарем по полу, держась за живот и смеясь, пока дочки не оставили его в покое.

— Ладно, папа, попробуй собраться с духом и взять себя в руки. Пойди поброди. Или вот газета, полная объявлений о купле-продаже и скучных новостей. Только не рассказывай обо всей нудятине, которая творится у нас в штате. Мы сделаем тебе слабый кофе, как ты любишь. И разогреем еду. У нас есть фрикадельки. Лапша. Грибной суп. Сейчас все будет готово.

Ландро откинулся на спинку кресла. Его спина ныла после того, как он поднимал Отти, купал, сажал в инвалидное кресло. Тогда она не болела, боль проявилась только теперь. Сердечный ритм замедлился. Ему было все равно. Впервые за долгое время он дал слабину и позволил девочкам побороть себя. Теперь Ландро чувствовал себя свободнее, счастливее, и вторая доза была не нужна, но после того, как Сноу принесла ему чашку кофе, он с удивлением обнаружил, как его пальцы выуживают таблетку из кармана. Затем она выскользнула из них и упала на пол. Проснувшееся в нем лучшее «я» попыталось раздавить ее пяткой. Но пятка была в носке, и таблетка имела твердое покрытие, которое сопротивлялось, пока Ландро не подошел ко входу, не взял там ботинок и несколькими ударами не размолол эту дрянь в порошок. Но и тогда на виниловой плитке остался маленькое белое пятнышко, которое, если бы он встал в позу, достойную йога, и приблизил нос к полу, можно было вдохнуть. Но что подумали бы дочери, увидев его на полу с задранной кверху задницей? Он снова сел и, опустив ногу на порошок, принялся крутить ею, пока тот не втерся в носок, так что человеку, отчаянно стремящемуся поймать кайф, пришлось бы приложить нос к пятке носка и втягивать снадобье, используя всю могучую силу своих легких. Теперь Ландро был в безопасности: подобное действие было ниже его достоинства.