Даниэль Кельман - Слава

Я был – тогда еще был, ибо теперь я безработный, и вероятность того, что какая-либо еще организация захочет меня нанять, крайне невелика, – начальником отделения по присвоению номеров и управлению номерной базой в одной крупной телекоммуникационной компании. Возможно, это звучит довольно скучно, но в реальности все еще гораздо скучней. Не то чтобы мне это цыганка нагадала, нет, да и мать моя, пророча своему сыну блестящее будущее, явно имела в виду что-то другое. Когда-то я неплохо играл на фортепьяно, вполне сносно рисовал, да и по всем фотографиям видно, что я был симпатичным мальчиком, и взгляд у меня был умный. Но жизнь готова сломать кого угодно – так почему именно я должен был стать исключением, почему именно мои мечты должны были сбыться? «Читать книжки – это никакая не профессия», – сказал мне тогда мой отец. И как бы тогда я на него ни рассердился, придет время, мои дети вырастут, и я повторю им то же самое: читать книжки – никакая не профессия. И вот я пошел учиться на электротехнический, с упором на мобильную коммуникацию, изучал устройство тогда еще аналоговых сотовых телефонов (кажется, целая вечность прошла с тех пор), SID-коды, MIN-коды, все те способы, что позволяют передать человеческий голос за миллионную долю секунды в любую точку земного шара, пошел работать, начал привыкать к унылым вечерам в офисе, пахнущим кофе и озоном. Поначалу мне подчинялось пять человек, потом семь, потом девять; я с удивлением для себя выяснил, что люди не в состоянии работать вместе, не ненавидя при этом друг друга, и что им ничего нельзя поручить, чтобы они не начали презирать при этом тебя. Встретил Ханну, которую я любил куда больше, чем она меня, стал завотделом, потом меня перевели в другой город – что принято называть продвижением по карьерной лестнице. Зарабатывал хорошо, чувствовал себя страшно одиноко, по вечерам читал по-латыни со словарем или смотрел по телевизору такие комедии, в которых невидимые зрители смеются, когда должно быть смешно, – и учился принимать то обстоятельство, что жизнь такая, какая есть: что-то в ней подчинено нашему выбору, но далеко не все.

И вот я стою перед Люцией, сердце мое колотится, как сумасшедшее; слышу, как сам же расспрашиваю ее, словно детектив, постепенно сужая круг, чтобы выяснить, есть ли у нее семья, присутствует ли кто-то еще в ее жизни – а следовательно, если ли вероятность, что я когда-нибудь, а еще лучше – довольно скоро, а лучше всего – прямо нынче вечером, смогу прижаться губами к крохотной ямочке над ее ключицей. Время от времени она улыбалась, то поднимая, то опуская руку, в которой держала бокал, я видел ее длинную шею, видел, как под кожей у нее на плечах играют мышцы, как переливаются на свету ее блестящие, шелковистые волосы; боковым зрением я замечал, как вокруг плавают нечеткие тени. Звенели бокалы, до меня доносился смех и обрывки фраз, где-то кто-то произносил речь, но все это меня больше не волновало. Люция призналась, что она здесь совсем недавно и ей тут, если говорить откровенно, ну совершенно не нравится, – и тихо рассмеялась, а я так и не был уверен, действительно ли она бросила мне многозначительный взгляд или из-за плохого освещения и собственного возбуждения у меня случился обман зрения.

– У вас есть телефон? – спросила она.

– Есть, – удивленно отозвался я. – Вам надо позвонить?

– Нет. Вам кто-то звонит.

Я нашарил рукой карман, извлек оттуда мобильный. Действительно, музыка, которая уже некоторое время мозолила мне уши, стала громче. На дисплее высветилось имя жены. Я сбросил. Люция смотрела на меня так, что было видно: ее это явно забавляет. Что тут было забавного, мне было неведомо. Меня вдруг бросило в жар – оставалось только надеяться, что я не краснею.

– Мой у меня только недавно, – сказала она. – И это просто жуть какая-то. Кажется, будто реальной жизни уже совсем не осталось.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы понять, что она говорит о своем сотовом. Я кивнул и заверил ее, что полностью с ней согласен. Что Люция подразумевает, я не имел понятия.

В зале оставалось всего несколько гостей, равномерно распределившихся по всему пространству, не выпуская бокалов из рук. Я задавал себе вопрос, что могло сподвигнуть ее так задержаться и почему она по-прежнему стояла со мной. «Мы могли бы пойти куда-нибудь, что-нибудь выпить», – предложил я; старая, заезженная фраза. Но она будто не поняла, ну или сделала вид, что не понимает, ну или не понимает, что я все понимаю, и ответила, что с удовольствием пойдет.