Кристоф Хайн - Смерть Хорна. Аккомпаниатор

— Вам бы лучше пойти сейчас домой. Мы поговорим в следующий раз, хорошо?

Он захотел подняться, но Даллов удержал его за плечо.

— Вы что, хотите применить силу? — спросил судья.

Даллов ничего не ответил. Растерянно и еще нерешительно он обхватил пальцами шею судьи. Тот внезапно начал глотать воздух, глаза его застекленели. Ветер качнул фонарь, раздался металлический скрежет.

С громким, свистящим шумом судья втянул в себя воздух. Этот жадный шум испугал Даллова больше, чем выпученные, остекленевшие глаза. Он сейчас же отпустил Бергера и отодвинулся на несколько сантиметров.

Не шевелясь, глядел он, как судья ссутулился, будто старик, и тяжело переводил дух.

— Вы спятили, Даллов, — сказал судья, не глядя на него. — Вы с ума сошли.

Оставшись сидеть на скамейке, Даллов слышал удаляющиеся шаги; он почувствовал, как под пальто проникает холод майского вечера.

— Я лишь хотел получить ответ, больше ничего, — громко сказал он в темноту.

Недовольный собой, он поднялся и побрел назад. Он зашел в кафе, сел в бар, заказал пива и попытался забыть все, что было связано с неприятным эпизодом в парке.

Уже несколько недель ему было все труднее вставать по утрам. Почти каждый день он пролеживал в постели до полудня. Он не спал, не читал, не мог собраться с мыслями и погружался на целые часы в какие-то бессвязные раздумья. Снова и снова вспоминал тюрьму, вспоминал хлопанье закрывающихся дверей, громкие, отрывистые команды, духоту камер. Он заставлял себя думать об Эльке. Он боялся принимать решения, боялся обременять себя ими, не хотел задумываться о будущем. Опасался он и того, что их связь с Элькой может стать привычной, сделаться некой постоянной величиной, константой, которая не подлежит изменениям. Он думал о Клуфмане, который живет с двадцатилетней девушкой. Чего-то в этом роде он желал и для себя — легкая интрижка, пикантная и приятная, которая рано или поздно кончится расставанием без слез. Сложности Даллов ненавидел. Вот бы обходиться без долгих объяснений, без повторяющихся, бесконечных заверений, но по личному опыту Даллов знал, что ни одна из женщин не может прожить без этих зацикливающихся нескончаемых разговоров. Вот и Элька такая же. В этом смысле ему больше подошла бы девушка вроде Терезы, подружки Клуфмана. А с другой стороны, он побаивался и той наивной болтовни, милых глупостей и секретов, от которых сам он был уже слишком далек. Он чувствовал себя старым и не находил особого удовольствия в подобных ребячествах. Кроме того, Даллову казалось, что его отношение к женщинам ужасно рассудочно. Хорошо бы влюбиться, это был бы выход, разумный выход. Жаль только, что разум тут не поможет. Затем он снова задумался о работе. Его парализовало непомерное количество свободного времени. Эта совершенно безграничная свобода превращала время в какую-то тягучую, желеобразную трясину, которая каждый день засасывала его все глубже и безнадежнее. Он боялся, что однажды окончательно исчезнет в ней. Это был прямо-таки смертельный ужас, от которого его бросало в холодный пот, после чего он и вставал с кровати.

В конце мая объявился Рёсслер. Он позвонил под вечер и попросил зайти в институт. Даллов разговаривал с ним односложно, нехотя. У него не было желания идти туда, но не было и причины отказываться. Скорее от скуки, нежели от любопытства он принял все-таки приглашение Рёсслера. Они договорились встретиться следующим утром.

Надо будет встать завтра пораньше, подумал Даллов, положив трубку. У него было такое чувство, будто он обманул сам себя.

Вечером к концу рабочего дня он зашел за Элькой. Подруга пригласила ее на день рождения, и Даллов пообещал, что пойдет с Элькой к этой подруге.

Он ждал ее напротив книжного магазина. Наконец Элька появилась; он перешел на другую сторону улицы, поздоровался и спросил, как она поживает.

— А ты что сегодня делал? — спросила она.

Он скривил лицо и не ответил.

Они медленно прошлись по центру, где к этому времени заметно поубавилось машин. Они прогулялись по скверу у Оперного театра, несколько раз обошли пруд с лебедями — так захотелось Эльке. Он поскорее сменил тему, боясь, что придется говорить о планах на будущее. Планов же у него никаких не было, но он знал, что никто не поверит в это, даже Элька.

На вечеринку они опоздали. Остальные гости уже сидели за столом. Элька представила Даллова своим друзьям, он каждому пожал руку. Женщины были примерно ровесницами Эльки, они работали с ней в книжном магазине. Двое из них привели своих мужей. Гости потеснились, чтобы освободить место для Эльки и Даллова. Хозяйка налила им шампанского, они поздравили ее, чокнулись. Элька обняла ее и поцеловала, Даллов тоже поцеловал ее в обе щеки, которые она с улыбкой подставила ему. Даллов заметил, что все украдкой разглядывают его. Повернувшись к Эльке, он принялся разговаривать с ней. Вскоре возобновился общий разговор, прерванный с их приходом. Речь шла о Праге, о встрече советских военных с Дубчеком и Черником, о смерти Масарика, о намеках последних чехословацких газет, которые гневно опровергались советской прессой. Один из мужчин спросил Даллова, что тот считает по этому поводу и есть ли у Дубчека политический шанс.