Тамара Лисицкая - Идиотки

— Послушай. Но… — Рома очень мучился, он был бледен, плох и абсолютно дезориентирован в пространстве. — Но… Родители, конечно, дружат, но твоя мама не пустит тебя замуж просто так! Они уже все подготовили, дату назначили! Она просто позвонит моим родителям, поругается с ними, и никакой свадьбы! Меня просто запрут дома — и все!

— Ой-ой-ой, деточка! Посмотрите на него! — Ирочка гневно закурила, выпуская дым в форточку. — Маменькин сынок! Хватит ссать! Тебе двадцать лет, блин! Можешь ты хоть раз принять решение САМ?

— Ирка! Но ведь он и сейчас НЕ САМ его принимает! — Лена не выдержала, нарушила нейтралитет. — Сейчас на него давишь ТЫ!

— Да! И буду! Потому что он сам никогда и ничего не решит! Его не научили!

— А ты дай ему возможность! Ты же даже не выслушала его ни разу!

— Да знаю я, что он мне скажет! Меня мама жениться не пустит! Я папы боюсь, он мне не разрешает взрослым становиться и заниматься сексом с женщинами!

— Неправда! Ты об этом с ним не говорила! Ты просто заставляешь его жениться на себе! А он прав! Ни тебе, ни ему родители не разрешат этого сделать! И дело не в вас, а в них, в родителях!

— Ничего! Если мы повенчаемся, они ничего не смогут нам сказать! Я, в отличие от вас, головой думаю!

— Повенчаетесь? Ты совсем с ума сошла?

— Я — нет! А вот вы, блин, ведете себя как подростки!

— А может, ты все-таки у Ромки узнаешь, хочет он с тобой венчаться?

— Узнаю! Ромка! Ты хочешь? Я тебе нравлюсь? Говори!

Рома хватал ртом воздух, как большая красивая рыба. Потом сморщился, скрючил пальцы и отчаянно прокричал прямо в румяные от спора лица подружек:

— Я не могу! Мне нравятся мужчины!

— Алло, Анжела?

— Наташка! Наташка! — плач в трубке.

А Наташа звонила сообщить, что придет раньше. Что уволилась с работы и придет раньше. А тут вдруг эти Анжелкины слезы. И Наташа даже не терялась в догадках, прекрасно понимая, что ей сейчас скажут.

— Мама звонила?

— Родила! Недоношенную девочку! Врачи сказали, что она может умереть! Она такая маленькая, больная вся! А мама плачет, говорит, что малая помрет и она тогда тоже! А врачи говорят, что это к лучшему, а то денег куча надо, чтобы эту девочку вылечить! Ей теперь надо два месяца в каком-то кювете лежать, а потом специальные смеси есть, лекарства разные, и даже операция! Может, лучше, чтобы она умерла?

— В кювезе… Не реви. Никто не умрет. Я сейчас еду к маме.

Наташа повесила трубку, минуту стояла, прижимаясь лбом к холодному боку таксофона.

Угол рядом был чистый, благоухал бытовой химией, она сама его драила.

Думала, думала.

Потом решительно направилась в кабинет администратора.

Это был не его личный уголок. Здесь стоял общественный чайник, компьютер один на всех, пылились какие-то ящички, папки. Но администратор настойчиво называл этот райский уголок своим кабинетом.

И сейчас он был там.

— Привет, — сказала ему Наташа. — Я там облила водой одного человека.

— Я уже знаю, — сухо заметил администратор.

— Требую уволить меня с должности уборщицы.

— Это уже произошло.

— Но прошу принять меня на работу в качестве танцовщицы. Готова попросить прошения, если это требуется.

Администратор посмотрел с опаской.

— Нормальный ход… Это у тебя такие шутки?

— Нет.

— Я не верю.

— Это правда. Я не шучу. Я прошу принять меня на работу. На новую.

— Странная ты, Петрова. Я тебя боюсь.

— Я могу приступать?

— Ой, блин… Странно все это… Очень странно… Но если ты обещаешь не бросаться на людей…

— Обещаю.

— Точно? Вот скажи мне сейчас! Я не буду бросаться на людей! На мужчин!

— Я не буду. Бросаться на людей.

— На мужчин!

— На мужчин.

— Обещаешь… Слушай, я таких еще не видел… Просто какое-то стихийное бедствие.

— С кем мне говорить по поводу работы?

— Ну, со мной уже поговорила… Теперь иди и договаривайся с хореографом. Он в баре, заливает горе. Ты ему пиджак испортила.

Наташа вышла, но снова вернулась, протянула руку и пошевелила пальцами.

— Чего? — не понял администратор.

— Сувенир гони.

— А-а-а, — он улыбнулся, снова долго искал во внутреннем кармане, а лицо было хитрое, удивленное, но довольное. Все-таки раскусил. Все бабы одинаковые.

Отдал ей золотую цепочку. Пусть подавится.

Девицы несколько секунд молча хлопали ресницами.

— Как это? — первой очнулась Ирочка. — Ты что, серьезно? Ты это серьезно о мужчинах?

— Да! — Ромин подбородок дрожал, в глазах сверкали слезы. — Да!