Забегали фотокоры. Вот тут модели, конечно, очень профессионально попросили не снимать лица. Фотокоры побожились, что никаких лиц не будет, только части тела.
Из зала потянулись желающие взглянуть на то, как творится Вечность. В крайнем случае, если процесс создания шедевра останется настолько интимным, что на него нельзя будет указать пальцем, тогда просто попялиться на голых девок. Организаторы предвидели такой момент и приготовили каждой паре «художник-модель» ширму, за которой целомудренно скрывалась голая натура, а зрители видели только спину художника. Но зато когда спина двигалась в сторону, можно было наблюдать красивые, помеченные краской кусочки моделей.
И только девушка-сюрприз по задумке организаторов была выставлена на всеобщее обозрение. Для придания зрелищу остроты и чтобы подчеркнуть народность конкурса. Конечно, с предполагаемой моделью Милкой этот сложный вопрос был улажен, но в свете форс-мажора проблема снова выплыла наружу и закачалась на волнах. А согласится ли наша Золушка-уборщица с такими условиями? А разденется ли она пред толпой?
— Пал Палыч! Минуточку! — аферист Гарик оттащил Наташу от шефа, который уже расстегивал пуговки на пиджаке, готовясь приступить к рисованию.
Наташа тряслась от ужаса, как мокрая кошка. Но и господин Гарик переживал.
— Чувиха! Если ты не подведешь, я тебе… Все, что захочешь, а? Вот любой каприз в пределах разумного — сапоги там, цепочка золотая… Теперь уже шефа обломать нельзя, понимаешь? Надо раздеться прямо здесь и… Короче, разденься и стой, а он тебя размалюет, и потом потанчить децл, и все!
Наташа оглянулась: два десятка лиц, как в тумане. Сиреневом. Улыбаются. Смотрят пониже плеч, скользят взглядом. Потом замечают ее лицо, удивляются, толкают друг друга — смотри, какая модель странная! Побитая. Несколько фотокоров. Ждут, когда же она обнажит истину. То есть разденется, и поскорее, а то еще столько чего надо запечатлеть, столько прекрасных грудей и ягодиц… И шеф без пиджака, красный от творческого смущения. А рядом на столике — две коробки гуаши, кисточки… Как набор хирурга или ножи для разделки мяса…
— Я тебя не обману! Слышишь? Я тебе слово даю! Завтра с утра мы с тобой едем и таримся по полной программе! И сотку ты оставляешь себе, слышишь?
— Итак! — крикнули со сцены. — Конкурс начинается! Паааехали!
Заиграла музычка, и народ окончательно сместился к художникам. Ух, чего там началось! Ох, как залетали кисти, как зафыркали модели, страдая от первых холодных мазков! И голые кругом! Много голого тела в разных позах и конфигурациях, отчаянная суета художников, которые как-то сразу и сами оголили торсы или хотя бы предплечья, спасаясь от краски и жары. Через десять минут все это стало напоминать бой быков или битву гладиаторов, с той разницей, что у гладиаторов была если не одежда, то хоть щиты для прикрытия, а быкам одежда не требовалась в принципе…
— Давай-давай! — кричали люди.
Шеф улыбался и играл кисточкой.
Гарик отошел к зрителям и оттуда посылал в космос отчаянные мольбы…
Наташа окончательно сбросила рубашку. Осталась в старых джинсах, кроссовках и фабричной маечке.
Одобрение на мужских лицах. Безразличие на женских. Вспышка фотоаппарата.
Наташа расстегнула пуговку джинсов и легким движением бедра спустила их вниз. А потом просто вышагнула из кучки старых одежек, по ходу стащив и кроссовки.
В носках и в майке. Забавный ход. Зрители заулыбались. Какая милая сегодня программа!
Наташа аккуратно присела, стянула носочки — старенькие, застиранные, в ворсинках и катышках, а потом сразу и майку. Чего томить людей?
Вспышки и вспышки. И вспышки, и вспышки, и вспышки. И блестящие глаза людей в паузах между вспышками.
А грудь у Наташи была что надо…
И все остальное было что надо…
Поэтому когда она избавила себя и других от необходимости видеть нелепые детские хэбэшные трусишки и предстала во всей своей первородной красе, залу стало ясно, почему именно этой девушке даны такие авансы и счастье подставить свое тело под кисть Великолепного Шефа…
— Ой, мля, — сказал шеф, вытирая рукавом лоб. — Ой, какая красота! Дайте отдышаться!
Завертелся в поисках помощи и поддержки, счастливый, довольный по самые помидоры.
— Давай-давай!
— Рисуй, а то мы сами разрисуем!
— Пал Палыч! Держись! Мы с тобой!
— Да что мне с ней делать-то? — Пал Палыч истерично смеялся, разводил руками, краска капала на пол. — Я ж даже линию провести не смогу! У меня все колотится!
Читать дальше