Питер Уэйр - Безумие Дэниела ОХолигена

— Заявления, — сказал он. — Три уже подписанных, еще два — наверняка и несколько кандидатов.

— Что это, черт возьми, за люди? — удивился ректор.

— Мистер Сеймур Рильке, — дизайнер десертов в гостинице «Метрополь», Алисон Фетц — радикальный адвокат, К. К. Сук — корейский лингвистический вундеркинд. Кроме того, я ожидаю заявлений от священнослужителя-мариита Деклана Синджа, благородной Марии Имприматур и от других кандидатов, все это — до четверга.

— Какая-то банда безработных статистов из провального кино!

— Народ вполне грамотный, уверен, что с курсом все справятся.

— Обучение взрослых? Ты, кажется, используешь университетский устав ради собственной выгоды? А как же моральные принципы?

— Вы — пример для всех нас, господин ректор.

— Не пытайся разозлить меня, О'Холиген! — Доктор Манганиз проигрывал только тогда, когда очень разозлится. — Не пытайся разозлить меня, О'Холиген! — заорал он, скорее как предупреждение самому себе, и немедленно разозлился. — Что это, опять выживание поганых слабейших?

— Что вы имеете в виду?

Злость уступила место ярости.

— Ты! Это! Слабейший курс со слабейшими студентами и дрянным преподавателем-эльфом, который не выдержит и двух ударов вращающейся двери. Выживание слабейших! Дарвин со своим говном.

— Не Дарвин, а Спенсер, и к тому же он говорил не о силе или слабости, а о приспособленности, то есть о соответствии времени и окружающей среде. Ничего общего с бегом трусцой по утрам, — Дэниел чувствовал, что он процарапывается вперед.

— И в чем же заключается твое соответствие, О'Холиген? Университет живет студентами, ему, чтобы выжить, необходимы тысячи студентов в год, а ты перебиваешься на шести. Как же это приспособлено к окружающей среде?

— Прекрасно. Пустынная ящерица обходится несколькими каплями росы.

— И пьет собственную мочу! Потому что живет в пустыне. Ты со своими шестью студентами можешь сидеть и пить собственную мочу, О'Холиген, но это не объясняет, почему мы должны предлагать студентам курс средневековой литературы, который никто не хочет изучать.

Дэниел сорвал свои толстые очки и протер глаза. Надо ли? Почему бы и нет, черт возьми, все равно скоро конец.

— Могу только пожелать вам, Барт, хотя и не собираюсь вас обидеть, по крайней мере не слишком, чтобы вы достигли когда-нибудь такого уровня образованности, который позволил бы вам увидеть глупость своих вопросов и не задавать их впредь. Это «уловка-22» [52] Имеется в виду роман-гротеск американского писателя Джозефа Хеллера «Уловка-22». в системе образования. Администраторы, вроде вас, то и дело задают вопросы, обнаруживающие такое дремучее обывательство, что любая попытка ответить на них лишена всякого смысла. Единственно правильный ответ на абсурдный вопрос есть ответ абсурдный, и ваша захватывающая дух способность задавать такие вопросы — родимое пятно вашего клана. Пока другие приходят в смущение, призывают рассудок, уроки истории, здравый смысл, внутренности животных и прочее, вы бестрепетно вершите свое абсурдное дело.

Никто еще не разговаривал с Бартом Манганизом таким образом, не считая его жены Шарлин, которая, впрочем, по-другому и не умела. Крепко стиснув зубы и перейдя на дыхание носом, ректор университета «Золотой Запад» довел свой гнев до состояния медленного кипения. Убийство оборвало бы его карьеру, а если реагировать на этого рыжего урода всерьез, убийство — единственный исход. Вместо этого он погубит карьеру О'Холигена, и как только доктор Манганиз внутренне поклялся сделать это, он почувствовал, что сумеет злоупотребить своим терпением еще раз.

— Ты аморальный тип, доктор О'Холиген. Аморальный потому, что ты и такие, как ты, артистики притворяются перед несведущими людьми, будто бы величайшие вещи на свете — это книги, музыка и прочее культурное барахло. А теперь послушай меня. Мы живем в эпоху банкиров и финансистов, заключения сделок и инвестиций, облигаций и векселей, оборота и прибыли. Мечтателям здесь не место, их рано или поздно сметут с пути. Так и передай своим бесценным артистикам, О'Холиген, от меня и от других обитателей реального мира. Образование меняется безвозвратно и навсегда. Я и такие, как я, никогда не падали со стульев от Шекспира, или поэзии, или музыки, или живописи, или другой дряни, преподнесенной как единственная вещь, ради которой стоит жить. Мы знали, что настоящий мир — это работа, жена, дети, зарплата. Так что мне оставалось?