Питер Уэйр - Безумие Дэниела ОХолигена

Алисон была его первой… всем, опытом мира по ту сторону книг. И вскоре Зеленый Рыцарь заревновал. Дэниел и сэр Берсилак были одним целым с той самой ночи в лавке госпожи Белановской: они путешествовали по многим дорогам и правили кривду на правду, но теперь Дэниел грезил о Зеленом Рыцаре не так уж часто. У него была Алисон, ему было с кем поговорить.

И как они говорили! Она рассказывала о политических философиях, намеренно запутанных, чтобы уберечь их от понимания и манипуляций плебса, обсуждала многочисленных ублюдков и немногих святых от политики; он говорил о старинных стилях, читал ей любимые отрывки из Мэлори и Чосера, «Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря», но о своих приключениях в мире сэра Берсилака, Камелота и Зеленой Часовни не упоминал.

Они с Алисон могли говорить вечно, потому что тщательно выстраивали свои диалоги. Ночь проходила, бутыль пустела, они обменивались мягкими провокациями, словесными эскападами, перетекавшими в нешуточный спор, затем в неистовую баталию, громкую и бранную, когда один из них оказывался в невыгодной позиции, но сдавать или уступать территорию отказывался. Последней защитой Дэниела становилась дымовая завеса изобретательной лжи, из-за которой кавалерией прибывали подтасованные аргументы, якобы правдоподобная статистика, несуществующие события и фальшивые авторитеты, которые сокрушали оборону Алисон и уводили его абсурдные заявления в безопасное место.

Когда диспозиция менялась, Алисон говорила с соболезнующим выражением лица и так медленно, словно у Дэниела не доставало интеллекта следовать ее доводам. Ее покровительственный тон опрокидывал его преимущество в такое беспомощное бешенство, что порой он буквально кидался на стену и, рыча, выбегал из комнаты. Это было настоящее общение. Он обожал ее; она любила его; никто из них не замечал роковой разницы.

Алисон окончила университет и стала преподавать, что она терпеть не могла, а Дэниел тем временем писал диссертацию на тему «Концепция служения у Мэлори». Работа была представлена к концу первого года их совместной жизни, они уже обсуждали женитьбу. Беременность все решила. В университете «Золотой Запад» нашлось место ассистента, и молодая семья перебралась в самый большой провинциальный город страны.

Сначала Алисон, Дэниел и крошка Эмили, казалось, двигались в одном направлении. Для него внове оказалась работа, для нее — ребенок и старый дом в новом городе. «Золотой Запад» вскоре предложил ему место преподавателя по староанглийской литературе на факультете искусств. У Дэниела появились кое-какие амбиции, и потому он проповедовал терпимость, хотя Алисон выводило из себя, как провинциальное университетское общество относится к женщине с ребенком. На этих своих пижонских вечеринках…

«Дэниел, как славно! Заходите. Приятно повидаться. Вы пришли с Дженифер? Дженни?.. Алисон! Прошу прощения. Безнадежен с именами. Проходите, знакомьтесь. Господа, доктор Дэниел О'Холиген, восходящая звезда истории английской литературы в „Золотом Западе“, ведущая сила нашего нового курса, смею сказать, будущий ее руководитель! (Возгласы одобрения.) И его жена, м-м… Алиса. Одну минутку, Дэн. Это макраме, Алиса? Как интересно. Вы сами ведете хозяйство? Отлично, когда есть чем заняться дома. Простите, я должен забрать вашего блестящего мужа на одну минутку. Диана — на кухне, Дженни, почему бы вам не поделиться с ней рецептами?» Он даже погладил ее по голове.

Эмили росла, ходила в школу, Алисон иногда читала свои старые университетские книжки, просто для того, чтобы сохранить интерес, чтобы ее мозг не отказал окончательно. Потом подала документы в университет на заочный курс по праву. «Все равно не примут. Вряд ли сдам экзамены». Учиться ей нравилось. С нетерпением ожидала большую желтую бандероль с книгами, которую ей присылали раз в полмесяца. Закончила год с отличием. Подала документы на второй год на два курса. В следующем — на три. Годы летели как месяцы, как дни, до того теплого мартовского вечера, шесть лет назад…

Она, Дэниел и Эмили, гнали всю дорогу до университета и подъехали со стороны Главного зала как раз к восьми. Как глупо она чувствовала себя во взятой напрокат мантии и великоватой академической шапочке, но, по словам Дэниела, она выглядела потрясающе, и Эмили не сводила с матери благоговейного взгляда.

Воспоминания набегают одно на другое. Как они усаживались в Главном Зале с тысячами студентов; бедлам голосов, грянувший «Gaudeamus Igitur», когда академическая процессия потянулась через зал и помпезно проструилась рядом с ними к сцене. Она крепко стиснула руку Дэниела, потерявшись в мыслях, прислонилась к стене, и почти не услышала красноречивое выступление ректора. Она была потрясена, когда он произнес ее фамилию! Повернувшиеся к ней лица. Шепот в зале, он опять повторил ее фамилию: «…выпускается с высшим баллом (Дэниел подталкивает ее к проходу)… долгая история юридического факультета… (лица улыбаются и кивают, расступаются) …первая женщина, которая… (паника — я не могу, Дэниел) …достижение, которое по всем стандартам…» и все прочее, забытое в одном долгом шествии к сцене, сопровождаемом рокотом аудитории, поднимающейся со своих мест (споткнулась на ступеньках сцены), и кажущийся бесконечным путь по сцене, где ректор сбросил свою шапочку, а она — свою, и вспышки фотоаппаратов. Свиток и медаль на трехцветной ленте в дрожащие руки, овация зала (Боже, наяву ли все это?), наворачивающиеся от дикой радости слезы, и понимание на обратном пути через аплодирующую толпу, туда, где затерялись Дэниел и Эмили, что отныне все будет не так, как прежде.