Людмила Штерн - По месту жительства

Латунный таз Кабашкина померк. Инструктор обогнул стол, подошел к двери и молча распахнул ее передо мной. Я оказалась в приемной. За моей спиной прожурчал его ласковый голос, обращенный к секретарше:

— Эллочка, просите следующего.

Однажды в культурной жизни Ленинграда произошло событие: приехала на гастроли французская певица Жюльетт Греко. Певица слыла рафинированной, поэтому Большой зал консерватории был набит интеллектуальной элитой.

Жюльетт Греко появилась в глухом закрытом черном платье, без единого украшения. Черные прямые волосы падали на плечи. Бледное, без следов косметики, лицо выглядело строгим и печальным. Она едва заметно поклонилась, выжидая, пока смолкнет буря аплодисментов.

Хриплый голос из репродуктора сказал:

— Начинаем вечер знаменитой певицы Жюльетт Греко. Песни ее посвящены вечной теме — любви. Но это не радостная любовь вступающей в жизнь молодой девушки. Это песни о трудной, горькой, подчас трагической любви. Тексты песен написаны специально для певицы ее друзьями — известными поэтами и философами Франции: Элюаром, Кокто, Сартром. (В этом месте по залу пронесся восхищенный шепот, — элита дорвалась до экзистенциализма).

Пианист тихо заиграл, создавая необходимый лирический настрой. Репродуктор откашлялся и продолжал.

— Певица поет свои песни по-французски, поэтому перед исполнением мы будем переводить тексты на русский язык, чтобы вы могли уловить их глубокий философский смысл. Первая песня называется: «Давай же!»

«Я люблю тебя, но сплю с другим. Ты любишь меня, но спишь с другой. Давай же… убьем их и будем спать вместе!»

Исполняет Жюльетт Греко.

Давным давно, когда Иосиф Бродский не был всемирно известным поэтом и академиком и не опубликовал еще ни единой строчки, — он зарабатывал на жизнь чем попало. Вылитый Джек Лондон. В частности, работал и техником-геологом. В этом смысле мы с ним как бы коллеги, что наполняет меня понятной гордостью.

Между прочим, в 1964 году советское правительство забеспокоилось, что Иосиф зарабатывает недостаточно и не может прокормить себя. Доказав этот печальный факт на двух судах (закрытом и открытом), власти сослали Бродского в деревню Норинскую Архангельской области, где, по их мнению, поэт мог бы легко свести концы с концами.

Однажды Бродский попросил меня устроить его в геологическую экспедицию. Мой шеф, унылый мужчина по имени Иван Егорыч Богун, пожелал лично побеседовать с будущим сотрудником.

Я позвонила Иосифу:

— Приходи завтра на смотрины. Прихорошись, побрейся и прояви геологический энтузиазм.

Бродский явился обросший трехдневной щетиной в неведомых утюгу парусиновых брюках. Нет, франтом он в те годы не был…

Итак, Иосиф плюхнулся, не дожидаясь приглашения, в кресло и задымил в нос некурящему Богуну смертоносной сигаретой «Прима».

— Ваша приятельница утверждает, что вы любите геологию, рветесь в поле и будете незаменимым работником, — любезно сказал Иван Егорыч.

— Могу себе представить… — пробормотал Бродский и залился румянцем (в юности он был мучительно застенчив).

— В этом году у нас три экспедиции: Кольский, Зауралье и Магадан. Куда бы вы хотели?

— Абсолютно без разницы, — хмыкнул Иосиф и схватился за подбородок.

— Вот как! А что вам больше нравится, — картирование или поиски и разведка полезных ископа…

— Один черт, — перебил Бродский, — лишь бы вон отсюда!

— Может, гамма-каротаж? — не сдавался начальник.

— Хоть — гамма, хоть — дельта, — не имеет значения, — парировал Бродский.

Богун поджал губы.

— И все-таки, какая область геологической деятельности вас интересует?

— Геологической? — переспросил Иосиф и хохотнул.

Богун опустил очки на кончик носа и поверх них пристально взглянул на поэта. Под его взглядом Бродский совершенно сконфузился, зарделся и заерзал в кресле.

— Позвольте спросить, — ледяным тоном произнес Иван Егорыч. — А что-нибудь вас вообще интересует?

— Разумеется, — оживился Иосиф. — Еще как! Больше всего меня интересуют проблемы духа… как бы объяснить вам попроще… Точнее, сейчас меня занимает метафизическая сущность поэзии…

Наконец-то предмет беседы заинтересовал Бродского. Он уселся поудобнее и собрался было развить свою мысль, но ошеломленный Богун пробормотал: «Минуточку», привстал с места и поманил меня рукой.

— Пожалуйста, будьте добры, проводите вашего знакомого до лифта.