Людмила Штерн - По месту жительства

… — Мизер! — торжествующе произнес начальник ленинградской милиции генерал С. и, прищурившись, посмотрел на партнеров.

Вдруг раздался пронзительный телефонный звонок. Будь это обычный телефон, начальник милиции и ухом бы не повел, но звонил ТОТ, и генерал, вздрогнув, бросил на стол карты.

— Слушаю вас, — машинально вытягиваясь в струнку, отчеканил он.

— Какого… ты получаешь зарплату! — проревел знакомый, но почему-то измененный голос. — Развели притон у меня под окнами, понимаешь… ни спать, ни работать по-человечески! Чтоб этого кабака через тридцать минут тут не было!.. Нет, не завтра, а немедленно. Ну и что, что полный… плевать мне, что люди… А что хочешь, то и делай. Все!

И без десяти одиннадцать по тишайшей воде к причалу приблизился буксир и два катера речной милиции. Поплавок дернулся, полетели со столов бокалы и шницеля, оглушительно заверещали дамы. Затем «Алые паруса» качнулись и дали ощутимый крен вправо. Погас свет, кликушески запричитала беременная официантка Нюра. Саксофонист Эдик слетел со стула и разбил висок. Героический Степаныч ринулся на защиту кассы.

Подробное описание того, что творилось в ресторане во время плавания, заняло бы десяток страниц убористого текста. Наделенный воображением читатель дорисует эту картину без меня.

А около часу ночи «Алые паруса» прибыли к месту назначения — на отдаленный грузовой причал Ленинградского порта. Ввиду позднего часа городской транспорт уже не работал, поэтому гости и служащие добрались до своих постелей к пяти часам утра. К счастью, как точно информировала читателей газета «Вечерний Ленинград», человеческих жертв не было.

Историю эту рассказал мне мой друг, великий выдумщик и мистификатор. Могу ли я ручаться за ее подлинность? С другой стороны, непонятно, — зачем было выдумывать такое?.. Вот почему я все же почти уверена, что рассказанное здесь — чистая правда.

…В 1959 году премьер-министр Великобритании Гарольд Мак-Миллан прибыл с официальным визитом в Советский Союз. Политбюро в полном составе выстроилось перед самолетом, их нерпы и ондатры запорошены снегом. Звучат национальные гимны, трепещут флаги, грохочут приветственные залпы, щелкают и жужжат фото- и кинокамеры. Все идет, как по маслу. Никита Сергеевич произносит речь, его сменяет британский премьер и тоже говорит, что положено в подобных случаях, но… вдруг, отступив от микрофона, замирает и, как зачарованный, смотрит в одну точку.

Все глаза устремляются за его взором, но не видят ничего, кроме горстки скромно одетых репортеров. К МакМиллану с встревоженным лицом склоняется английский посол:

— Что-нибудь случилось? Вы плохо себя чувствуете?

— Все в порядке, — тихо отвечает Мак-Миллан. — Меня интересует вон тот джентльмен, — и делает едва заметное движение подбородком. — Не могли бы вы узнать его имя?

…Секундная заминка, посол шепчется с переводчиком, тот еще с кем-то. Завороженный премьер-министр не сводит взгляда с…

— Это господин Френкель, фоторепортер газеты Известия, — докладывает посол.

Премьер-министр улыбнулся, шагнул вперед и, нарушая все нормы дипломатического этикета, направился к репортерам.

— How do you do, мистер Френкель, — сказал он, протягивая руку.

Товарищ Френкель не был героической натурой и от ужаса чуть не потерял сознание. Впрочем, любой советский гражданин на его месте поступил бы так же.

— Завтра мы устраиваем прием в британском посольстве, — продолжал Мак-Миллан, — и я был бы счастлив видеть вас среди гостей… конечно, если это не нарушит ваших планов. Мне совершенно необходимо поговорить с вами.

Он повернулся к переводчику и тот, выпучив глаза, перевел. Френкель, будучи в шоковом состоянии, никак не реагировал на любезное приглашение.

— Я очень надеюсь и рассчитываю видеть вас, — повторил Мак-Миллан и, снова пожав помертвевшую френкелевую руку, двинулся вдоль почетного караула. Дальнейший его путь до лимузинов ничем примечательным не ознаменовался.

К сожалению, того же нельзя сказать о товарище Френкеле. Его окружили плотным кольцом и повезли куда надо.

— Не изволите ли объяснить, что это значит? — прохрипел простуженный генерал-майор М. Несмотря на грипп, он был поднят с постели и лично прибыл для допроса. — Какого хрена ты ему сдался?

Френкель плакал, клялся и божился:

— Ни ухом, ни рылом… Ума не приложу… первый раз вижу.

Допрос продолжался семь часов, после чего стало ясно, что хоть распинай Френкеля, хоть четвертуй, хоть вздергивай на дыбу, — толку не добиться. Разве что от инфаркта помрет.