Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Кажется, вам очень, очень тяжело, – сказала Пэт.

Выходная шляпа превратилась практически в размазанное пятно между икрами гостя, штанины на которых подтянулись из-за дефекационного придвижения, демонстрируя носки, которые, похоже, были разной текстуры шерсти. Именно разные носки задели Пэт за живое.

– Я даже не знаю, зачем пришел к вам, – сказал он. – Я просто не мог снова уйти и вернуться домой. Вчера она чистила язык одним из старых приспособлений «Лингвоскребок НоуКоут» до крови. Я не могу вернуться и снова это лицезреть, не избавившись от мусора в душе.

– Я вас понимаю.

– А вы всего в пяти минутах.

– Понятно.

– Я не жду помощи или совета. Я уже пришел к выводу, что должен на это пойти. Я смирился с данным предписанием. Я пришел к выводу, что у меня нет выбора. Но не могу. Уже столько времени не могу.

– Может быть, не хотели.

– Столько времени не хотел. Пока. Должен подчеркнуть – пока.

20 ноября

Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»

Перед фандрайзинговой выставкой и торжеством Gaudeamus Igitur

Обычно немаловажная часть организации банкета там, где живешь, – это наблюдать, как на празднество приезжают разные люди: Варшаверы, Гартоны, Пелтасоны и Прайны, Чины, Мидлбруки и Гелбы, случайный Лоуэлл, Бакмены в бордовом «Вольво» с их молчаливым взрослым сыном за рулем, которого больше нигде не встретишь, если он не везет куда-нибудь Кирка и Бинни Бакменов. Доктор Хикл и его жуткая племянница. Чавафы и Хэвены. Рейхагены. Разбитая дрожательным параличом и мегабогатая миссис Варшавер с парой дизайнерских тросточек. Братья Донаган из «Ногтей Свелте». Но обычно нам не доводится увидеть, как они – друзья и меценаты ЭТА – приезжают на фандрайзинговый выставочный матч и банкет. Обычно, пока они приезжают и их приветствует Тэвис, мы все в раздевалках, одеваемся и разминаемся, готовимся к выставке. Нас бреет и бинтует Лоуч, и т. д.

Должно быть, для обычных гостей это тоже необычное мероприятие, потому что первые часы они только смотрят, как мы играем, – они зрители, – затем в какой-то момент, когда закругляется последняя пара матчей, в Админке появляются ребята в белых пиджаках с подносами, и начинается банкет, и уже гости становятся участниками и шоуменами.

Одеваемся и разминаемся, обматываем рукоятки «ГазТексом» или насыпаем в кисет фуллерову землю (Койл, Фрир, Стайс, Трауб) или опилки (Вагенкнехт, Чу), бинтуемся – у кого половое созревание, те бреются и бинтуются. Ритуал. Даже разговор как таковой обычно обретает вневременной церемониальный характер. Джон Уэйн, как всегда, сутулился на скамье у своего шкафчика, накинув на голову как капюшон полотенце, катал на костяшках пальцев монетку. Шоу щипал кожу между большим и указательным пальцами – акупрессура от головной боли. Все погрузились в свой как бы автопилотный ритуал. Носки кроссовок Потлергетса смотрели друг на друга под дверью кабинки. Кан пытался раскрутить на пальце теннисный мячик, как баскетбольный. У раковины Элиот Корнспан прочищал с горячей водой носовые пазухи; больше никто к раковине не приближался. Циркулировало, опровергалось, меняло антигены и возвращалось некоторое количество слухов о квебекской юниорской команде и экстремальности метеоусловий. Высокий регистр ветра было слышно даже здесь. Паренек Чиксентмихайи изображал какое-то пиаффе на месте, касаясь коленями груди, разминая сгибатели бедер. Трельч сидел перед своим шкафчиком рядом с Уэйном с невключенным микрофоном на голове и заранее комментировал свой матч. Слышались обвинения в пердеже и их опровержения. Рэйдер хлопнул полотенцем Вагенкнехта, который любил подолгу стоять, согнувшись в талии с головой у коленей. Арсланян неподвижно сидел в углу, в повязке то ли из аскотского, то ли какого-то другого очень утонченного галстука, наклонив голову, как слепой. Было непонятно, доведется ли командам Б вообще выйти на корт; никто не знал, сколько кортов в Союзе МТИ. Туда-сюда юркали слухи. Майкла Пемулиса никто не видел с самого утра, когда, по словам Антона Дусетта, он видел Пемулиса «ошивающимся» у помоек Западного корпуса с выражением «тревожной депрессии» на лице.

Затем раздался небольшой, но единогласный радостный возглас нескольких игроков, когда в дверях появился Отис П. Господ в сопровождении своего мертвенно-бледного отца, только что из послеоперационного отделения после удаления монитора и спавший с лица, но почти как огурец, с марлевой повязкой на шее всего лишь в бархотку толщиной и странным эллипсом красной сухой кожи вокруг рта и ноздрей. Он вошел, пожал кому-то руки, воспользовался кабинкой по соседству с Полтергейстом и ушел; он сегодня не играл.